среда, 28 декабря 2016
21:46
Доступ к записи ограничен
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
21:44
Доступ к записи ограничен
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
21:40
Доступ к записи ограничен
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 21 января 2016
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
четверг, 16 апреля 2015
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
вторник, 07 апреля 2015
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
Малыш Гвион навязался ко мне сам: так, бывает, пристают дети – очень
мило, но в самый неподходящий момент, когда я был занят другой книгой
и не мог о нем думать. Я пытался отогнать его, уверяя, что не имею ни ма-
лейшего желания вторгаться в область бардического мифа, ни научной
подготовки для этого, но не тут-то было. Сейчас, возможно, создается
впечатление, что я прилично разбираюсь в кельтской литературе, но то-
гда я не ответил бы ни на один вопрос из «Ханес Талиезин» (на первый
взгляд напоминавший премилую загадку – «всю в стихах и всю о рыбах»,
которую Белая Королева задала Алисе на последнем пире в Зазеркалье),
если бы большую часть ответов не подсказала мне поэтическая интуиция.
Оставалось только подтвердить их текстуально. И хотя в моей скромной
библиотеке нашлась всего пара необходимых для работы книг, остальные
вскоре прислали друзья-поэты, хотя я и не просил их об этом, или же
они свалились мне в руки с полок букинистического магазина на взмо-
рье. За полтора месяца я набросал первый вариант книги (примерно
половину ее нынешнего объема), после чего вернулся к прежней работе.
Отделка первого варианта заняла шесть лет.
Цепочка совпадений, облегчивших мне работу над книгой, поэтам
прекрасно знакома. Но что вообще значит «совпадение»? Что он значило
для Евклида? Допустим, что если при определенных обстоятельствах
наложить треугольник АВС на треугольник DEF, то С и F будут более
или менее совпадать. Ответы на загадки Гвиона были известны мне ра-
нее, следовательно, необходимые книжные знания существовали и были
доступны, и потому нужные книги стали появляться одна за другой. F и С
нежно соединились, и у меня появилась возможность придать рассудоч-
ную форму тем соображениям, к которым я пришел безрассудно.
Уильям Гамильтон, чей портрет запечатлен на ирландских марках,
выпущенных к его столетию в 1943 г., шел однажды через Феникс-Парк
в Дублине, как вдруг ему в голову пришла мысль о так называемых «кван-
тернионах». Она настолько опережала развитие математической науки
того времени, что этот разрыв был ликвидирован усилиями целой плеяды
ученых лишь совсем недавно. Все выдающиеся математики отличались
способностью совершать в уме пророческий скачок в неизвестность
и твердо приземлиться на обе ноги. Более всех в этом смысле известен
Джеймс Максвелл, который выдал секрет своих ненаучных метолов
мышления. Он совершенно не умел делать расчеты и, придя к верной
формуле, вынужден был опираться на расчеты коллег.
Точно так же диагностируют заболевание выдающиеся врачи, хотя
и могут потом подтвердить свой диагноз, логически сопоставляя симпто-
мы болезни. Вряд ли будет преувеличением сказать, что все оригинальные
изобретения и открытия, музыкальные и поэтические произведения
возникли как результат предвосхищающего, или пролептического,
мышления (когда, словно приостановив время, исследователь нахо-
дит решение, которое невозможно найти методом индукции) или как
результат аналептического мышления, когда такого же рода остановка
восстанавливает утраченные события.
А это значит, что хотя время и является удобным изобретением разума,
его действительная ценность не превосходит, скажем, ценности денег.
Размышлять в категориях времени очень непросто и неестественно;
многие дети овладевают иностранными языками и арифметикой за-
долго до того, как у них возникает чувство времени и они принимают
легко опровержимый тезис, согласно которому причина предшествует
следствию.
Роберт Грейвс "Белая Богиня"
мило, но в самый неподходящий момент, когда я был занят другой книгой
и не мог о нем думать. Я пытался отогнать его, уверяя, что не имею ни ма-
лейшего желания вторгаться в область бардического мифа, ни научной
подготовки для этого, но не тут-то было. Сейчас, возможно, создается
впечатление, что я прилично разбираюсь в кельтской литературе, но то-
гда я не ответил бы ни на один вопрос из «Ханес Талиезин» (на первый
взгляд напоминавший премилую загадку – «всю в стихах и всю о рыбах»,
которую Белая Королева задала Алисе на последнем пире в Зазеркалье),
если бы большую часть ответов не подсказала мне поэтическая интуиция.
Оставалось только подтвердить их текстуально. И хотя в моей скромной
библиотеке нашлась всего пара необходимых для работы книг, остальные
вскоре прислали друзья-поэты, хотя я и не просил их об этом, или же
они свалились мне в руки с полок букинистического магазина на взмо-
рье. За полтора месяца я набросал первый вариант книги (примерно
половину ее нынешнего объема), после чего вернулся к прежней работе.
Отделка первого варианта заняла шесть лет.
Цепочка совпадений, облегчивших мне работу над книгой, поэтам
прекрасно знакома. Но что вообще значит «совпадение»? Что он значило
для Евклида? Допустим, что если при определенных обстоятельствах
наложить треугольник АВС на треугольник DEF, то С и F будут более
или менее совпадать. Ответы на загадки Гвиона были известны мне ра-
нее, следовательно, необходимые книжные знания существовали и были
доступны, и потому нужные книги стали появляться одна за другой. F и С
нежно соединились, и у меня появилась возможность придать рассудоч-
ную форму тем соображениям, к которым я пришел безрассудно.
Уильям Гамильтон, чей портрет запечатлен на ирландских марках,
выпущенных к его столетию в 1943 г., шел однажды через Феникс-Парк
в Дублине, как вдруг ему в голову пришла мысль о так называемых «кван-
тернионах». Она настолько опережала развитие математической науки
того времени, что этот разрыв был ликвидирован усилиями целой плеяды
ученых лишь совсем недавно. Все выдающиеся математики отличались
способностью совершать в уме пророческий скачок в неизвестность
и твердо приземлиться на обе ноги. Более всех в этом смысле известен
Джеймс Максвелл, который выдал секрет своих ненаучных метолов
мышления. Он совершенно не умел делать расчеты и, придя к верной
формуле, вынужден был опираться на расчеты коллег.
Точно так же диагностируют заболевание выдающиеся врачи, хотя
и могут потом подтвердить свой диагноз, логически сопоставляя симпто-
мы болезни. Вряд ли будет преувеличением сказать, что все оригинальные
изобретения и открытия, музыкальные и поэтические произведения
возникли как результат предвосхищающего, или пролептического,
мышления (когда, словно приостановив время, исследователь нахо-
дит решение, которое невозможно найти методом индукции) или как
результат аналептического мышления, когда такого же рода остановка
восстанавливает утраченные события.
А это значит, что хотя время и является удобным изобретением разума,
его действительная ценность не превосходит, скажем, ценности денег.
Размышлять в категориях времени очень непросто и неестественно;
многие дети овладевают иностранными языками и арифметикой за-
долго до того, как у них возникает чувство времени и они принимают
легко опровержимый тезис, согласно которому причина предшествует
следствию.
Роберт Грейвс "Белая Богиня"
понедельник, 06 апреля 2015
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
Герой, основанный на образе Парсонса, зовется “Теофилом Бельведером”, описание которого показывает некоторые интересные детали (и возможно немного юмора) касательно самого Парсонса. Бельведер - “мистик, выступающий за религию и организованную церковь”. Он “чрезвычайно фанатичен и склонен вносить зловещие эффекты в сюжет”. Его описание стоит цитировать дословно, но следует учесть, что рукопись была очевидным первым черновиком, так никогда и не продвинувшимся далее.
Теофил Бельведер - высокий, слегка сутулый, румяный; выражение его лица непрерывно меняется от радости к страданию. Незадолго до начала истории он оказывается лишенным духовного сана в ордене францисканцев по собственной просьбе.
"Секс и ракеты. Оккультный мир Джека Парсонса"
Через неделю он вручил Координатору прошение об отлучении его от Ордена по причине «внутренних разногласий». Герр Шнитке холодно взглянул на него из-под узких линз, и молча принял прошение.
"9 ступеней Лилы"
Теофил Бельведер - высокий, слегка сутулый, румяный; выражение его лица непрерывно меняется от радости к страданию. Незадолго до начала истории он оказывается лишенным духовного сана в ордене францисканцев по собственной просьбе.
"Секс и ракеты. Оккультный мир Джека Парсонса"
Через неделю он вручил Координатору прошение об отлучении его от Ордена по причине «внутренних разногласий». Герр Шнитке холодно взглянул на него из-под узких линз, и молча принял прошение.
"9 ступеней Лилы"
воскресенье, 05 апреля 2015
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
В мае к группе присоединился Цянь Сюэсэнь, приехавший из Китая на стипендию за счет репараций за Ихэтуаньское восстание.
"Секс и ракеты. Оккультный мир Джека Парсонса"
Прочитал 5 апреля 2015
"На одно надеюсь, что частей, расположенных в Порт-Артуре и Владивостоке, будет достаточно, чтобы приструнить ихэтуаней, и мы останемся на этом берегу Амура. Лучшим вариантом был бы мирный договор, но агрессивная политика союзных держав, подкрепленная столетиями колонизаторской практики, вероятнее всего, не даст моим ожиданиям сбыться. Вот так, Даня. Мы приходим в чужой дом, устанавливаем там свой строй, а если нам перечат – режем горло. Чем мы лучше моноголо-татар XIII века? Хотелось бы осесть где-нибудь в Женеве, открыть собственную лабораторию и заниматься проблемами обеспечения энергией мирного населения, или на худой конец, стать преподавателем университета, и воспитывать созидателей, но не солдат".
"9 ступеней Лилы"
Написал предположительно весной 2013
"Секс и ракеты. Оккультный мир Джека Парсонса"
Прочитал 5 апреля 2015
"На одно надеюсь, что частей, расположенных в Порт-Артуре и Владивостоке, будет достаточно, чтобы приструнить ихэтуаней, и мы останемся на этом берегу Амура. Лучшим вариантом был бы мирный договор, но агрессивная политика союзных держав, подкрепленная столетиями колонизаторской практики, вероятнее всего, не даст моим ожиданиям сбыться. Вот так, Даня. Мы приходим в чужой дом, устанавливаем там свой строй, а если нам перечат – режем горло. Чем мы лучше моноголо-татар XIII века? Хотелось бы осесть где-нибудь в Женеве, открыть собственную лабораторию и заниматься проблемами обеспечения энергией мирного населения, или на худой конец, стать преподавателем университета, и воспитывать созидателей, но не солдат".
"9 ступеней Лилы"
Написал предположительно весной 2013
четверг, 25 декабря 2014
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
- Знаешь, а я по тебе скучаю:
Трудно привыкнуть не жить с крылатой.
Яхве не любит моих печалей,
Ставит на сердце мое заплаты,
Мудро лишая меня соблазна
Выбрать однажды твою дорогу:
- Слушай, скажи мне - ведь ты согласна -
Яблоком пахнут ладони Бога?
Ты улетаешь?
- А как иначе?
Слишком уж скучно пастись у Древа:
Милый, по-моему, кто-то плачет!
- Слышу, любимая. Это Ева...
Лилит посвящается (Мария Хамзина)
Трудно привыкнуть не жить с крылатой.
Яхве не любит моих печалей,
Ставит на сердце мое заплаты,
Мудро лишая меня соблазна
Выбрать однажды твою дорогу:
- Слушай, скажи мне - ведь ты согласна -
Яблоком пахнут ладони Бога?
Ты улетаешь?
- А как иначе?
Слишком уж скучно пастись у Древа:
Милый, по-моему, кто-то плачет!
- Слышу, любимая. Это Ева...
Лилит посвящается (Мария Хамзина)
среда, 24 сентября 2014
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
Об истинной природе пчел
Из цикла «О Божественном Хулигане Друкпа Кюнле»
Когда двое мальчишек-послушников слишком увлеклись спором, потеряли самообладание и начали рьяно перекрикиваться, почтенный лама Неньинг Чёдже сказал:
– Остыньте воробышки, ибо вонь произведенная вашим пуканьем скоро коснется ноздрей Будды!
Положив ладони на плечи юных спорщиков, он продолжил:
– Часто в пылу обсуждения возникает желание во что бы то ни стало доказать свою правоту, – это означает, что ты далек от истинного понимания. Переходя на личности, мы питаем собственное невежество. Если великий мудрец в попытке объяснить глупцу самое очевидное позволит себе разгневаться – то он сам такой же глупец. Если же в споре двух глупцов один из них откажется от стремления победить – он достоин называться мудрецом.
– Но ведь при этом один человек так и останется в омрачающем неведении, – сказал десятилетний Чэнга, покосившись на своего недавнего оппонента, восьмилетнего Кюнле.
– Да, это очень прискорбно, – согласился Кюнле, зажав нос большим и указательным пальцами правой руки, а левой принялся отмахиваться, словно бы хотел развеять некое зловоние.
Годами позже, когда Кюнле Зангпо стал весьма своенравным и остроумным подростком, ему часто хотелось спорить с учителями, если как ему казалось, их слова недостаточно точно передавали суть явлений. Так, например, постигая смысл Посвящения Вазы, переданного ему великим учителем Токден Лхацюном, он испытал большое умственное волнение оттого, что наставник, как ему показалось, слишком поверхностно описал состояние безупречного ума.
– Вот заблуждающийся ум, – говорил Лхацюн, демонстрируя вазу полную воды. – А вот ум, познавший Реальность, – продолжал он, выливая воду на землю.
Кюнле сделал над собой огромное усилие, чтобы не вступить в полемику с учителем. Но все же его самообладания не хватило, чтобы и вовсе ничего не совершить. На третий день слушания он покончил с объектом, заставляющим его ум беспокоиться. Приняв вазу из рук наставника, Кюнле разжал пальцы и уронил ее на пол. Токден Лхацюн сказал, что пришло время переходить ко второму Посвящению.
Единственным, что тяжело давалось не по годам развитому послушнику, была та часть Учения, что требовала запоминания длинных, а порою и очень длинных текстов, изучение которых не влекло за собой никакого практического применения. Качества, полученные Кюнле в нынешнем его воплощении, были таковыми, что все аспекты Учения, постигаемые регулярной ежедневной практикой, все парадоксальные истины, требующие гибкой игривости и спонтанного действия, и даже те техники, для освоения которых необходимо было тонкое чувствование и ясное видение, он осваивал с необычайной легкостью и удовольствием. Но вот с запоминанием Древа Предков и Древа Передачи как-то не сложилось. Быть может, причиной тому была та щепетильность, с которой подходил его наставник лама Дже Гьялванг к изложению учения линии Друкпа.
– Тот, кто знает свой ствол, обладает непоколебимой устойчивостью к колебаниям иллюзорного мира, – любил повторять он. – Тот, кто знает корни, из которых вырастает ствол, имеет безграничную мощь всех прошлых и грядущих воплощений. Но лишь тот, кто знает источник, питающий корни, воистину Свободен от иллюзорного мира и кармы своих воплощений.
Юный Кюнле соглашался с ним, и всякий раз, опустошая свой ум, стремился стать одновременно и стволом, и корнями, и Источником. Но всякий раз его хватало лишь на то, чтобы оставаться веткой. И даже при посвящении всех грядущих заслуг и приношении благодарностей он, в лучшем случае, упоминал своего отца Ринчена Зангпо, затем Дордже Гьялпо, двух его братьев – Шераба Зангпо и Намкха Палзанга, и их отца Йеше Ринпоче. Затем он соскальзывал дальше по стволу, с почтением упоминая место соединения корня со стволом в лице Палден Друкпа Ринпоче, с особым трепетом повторяя имена Тилопы и Наротапы, и оканчивал посвящение словами: «а также всем, кого я не вспомнил, и так – до самого Источника».
Дже Гьялванг внимательно наблюдал за потугами своего послушника, а после вечерних простираний, с неизменной улыбкой, воспроизводил все Древо без единой запинки, не упуская ни малейшего ответвление, не забывая ни одного Посвященного, пусть даже заслуги того были не слишком велики. Кюнле сонно кивал, стараясь воспроизвести необъятный узор из имен и титулов, однако все они неизбежно сливались в монотонный гул, в одно нескончаемое «друкзангриндже». Ближе к рассвету лама перекладывал его в горизонтальное положение, чтобы дать возможность хотя бы немного отдохнуть перед утренней медитацией. Кюнле догадывался, кому обязана своим возникновением линия Друкпа Кагью (как, впрочем, и все остальные линии), но его память никогда не заходила дальше границы, за которой засыпал сознательный ум. И даже усвоив Три Тайных Наставления, Кюнле продолжал утверждать, что не сможет воспроизвести имена всех почтенных предшественников, если не применит это знание на практике.
– У меня есть для тебя подходящая практика, – ухмыльнулся учитель. – Пойдем-ка в сад.
Усадив юношу под дерево с высокой кроной, так, чтобы солнечный свет падал на него, не встречая никаких препятствий, Дже Гьялванг велел ему раздеться, закрыть глаза и не открывать их до конца медитации. Затем Кюнле ощутил, что наставник натирает некой сладкой субстанцией его голову, живот, спину, плечи и колени. Судя по душистому аромату, это был мед. Через некоторое время воздух затрепетал от мощного жужжания. На Кюнле стали одна за другой садиться пчелы. Он не шевелился и не открывал глаза, и только чувствовал, как мохнатые насекомые, не будучи в силах освободиться из клейкого плена, щекочут его кожу, и как с каждым новым вдохом на его тело садятся три новые пчелы.
– Если ты начнешь размахивать руками – они искусают тебя. Единственный способ избавиться от этих пчел – в тишайшем смирении вспоминать имена держателей Линии, – изрек лама и одним движением уложил свое коренастое тело на гамак.
Кюнле поначалу возмутился хитрой уловке наставника. «Разве от них избавишься? – подумал он. – Пчелы будут слетаться на меня, будто… будто я медом намазан». И действительно, мохнатые насекомые прибывали, и вскоре их стало так много, что молодому послушнику казалось, будто все его тело превратилось в сплошной копошащийся улей. Пчел было несколько сотен. Кожа нестерпимо чесалась, а от мощного жужжания стала кружиться голова. Тогда Кюнле Зангпо мысленно воспроизвел имена держателей Линии первого, если принять себя за ноль, круга. И тут же почувствовал, что исчезла щекотка, донимавшая правое колено. Тогда он подумал имена и титулы тех, кто передал Учение тем, кто передал Учение ему. А затем тех кто передал Учением им… И так далее.
Когда возникала заминка, пчелы принимались угрожающе жужжать и активнее перебирать лапками. Память его хранила в себе ощущение входящего под кожу острого жала, и поэтому послушно находила бездне звукосочетаний нужные имена. Кюнле в правильной последовательности вспоминал даже те имена, которые были сообщены ему, когда он крепко спал. Учителя Тилопы и Наротапы изгнали пчел с обоих ушей, а неизреченное имя Источника согнало последнее насекомое с кончика его носа. Кюнле открыл глаза и ощупал себя.
– Как же так, учитель?! – воскликнул он. – На моем теле нет ни капли меда.
– Стал бы я переводить мед на тебя! Да и пчел никаких не было, – воскликнул Гьялванг, и они оба расхохотались.
Спустя десять с лишним лет довелось Друкпе Кюнле посетить ярмарку в одном из крупных поселений земель Ладакха. Там он стал свидетелем одного жаркого диспута, разгоревшегося, как это всегда бывает, из ничего. Несколько приезжих монахов объясняли на пальцах истинную природу человеческого ума, а представителей местного духовенства их объяснение не устраивало. Как то водится испокон веков, диспут их грозил перерасти в знатную потасовку. Вокруг представителей духовенства, сновала толпа сопереживающих, напоминая Кюнле разрушительный вихрь смерча, окольцовывающий малоподвижное око бури. Он подошел поближе и прислушался. Инициативу в споре как раз перехватил один из местных, косой и колченогий монах с бычьей шеей и непрекращающимся лицевым тиком, один из тех, кого во все времена ошибочно причисляли к святым за их уродство и слабоумие.
– Известно всем, чей разум не омрачен страстями, каков на самом деле ум! – орал он, разбрызгивая слюну. Взяв с ближайшего прилавка глиняную чашу, юродивый наполнил ее чангом из бурдюка, прихваченного там же. – Вот это – суетливый ум, ярмо и участь всех, кто скован цепями самсары, наследство, полученное вами от ваших родителей, и та ноша, что достанется вашим потомкам!
Толпа дружно вздохнула, выражая смирение перед тварной бытностью. Некоторые ламы, участвовавшие в споре, скептически скривились. Юродивый продолжал:
– Но стоит вам познать пустотность всего и вся, как сосуд ума обретает свою истинную природу!
Сказав это, монах выплеснул чанг на землю и продемонстрировал всем пустой сосуд. Этот жест заставил толпу негодующе зарычать, а представителей духовенства – невольно ухмыльнуться.
– Разве найдется более точное описание того, что пребывает за пределами слов? Разве найдется тот, кто может оспорить эту истину? – закончил колченогий, вглядываясь в лица людей подергивающимся оком.
Кюнле растолкал локтями столпившихся зевак, и вошел в круг спорящих.
– Прежде чем приводить столь пошлое сравнение, – обратился он громко к самодовольному оратору, – тебе бы следовало испить до дна то, что ты так опрометчиво смешал с землей. Должно быть, ты долго подсматривал за медитирующими ламами, раз смог запомнить это сложный фокус с чашей!
Юродивый монах возмущенно засопел, но Кюнле, не дав ему опомниться, до краев наполнил сосуд пшеничным напитком, и продолжил:
– Единственный способ познать содержимое ума – это стать с ним одним целым! – воскликнул он и залпом осушил чашу. – Ежели кому это непонятно – покажу еще раз! – Кюнле снова налил, и снова выпил. – Оставшийся при этом сосуд не так уж пуст, как это кажется. Его наполняет воздух. А при желании, в него можно налить еще чанга, – Он осуществил демонстрацию третий раз, для полного закрепления результата. – Пока есть сосуд – его следует наполнять и осушать. До тех самых пор, пока не придет время разбить оковы иллюзорности.
И он, хорошенько размахнувшись, швырнул чашу оземь. Острые осколки разлетелись в стороны, никого из людей при этом не задев.
– Ну, – улыбнулся Кюнле, – и какова теперь природа ума?
– Да как ты смеешь?! – встрепенулся монах. – Это пояснение не стоит и заплесневелой лепешки! Где это видано, чтобы бродяга без роду и племени влезал в спор духовенства, швырял чаши людям под ноги, и пил чанг, заплатив за него фальшивым наставлением? Ты никакой не буддист, а уж тем более не лама, потому что у лам есть благородная Линия Передачи, твоя же линия ведет свое начало от облезлой вшивой собаки! Или я ошибаюсь?
– Видимо, ты очень искушен в духовных спорах, раз вспомнил эту старую загадку о природе Будды, – засмеялся Кюнле. – Ты хочешь знать, имя той собаки, от которой восходит моя Линия? Так слушай же! Все вы – слушайте!
Он окинул сверкающим оком толпящийся сброд, и запел хорошо поставленным громким голосом:
– Древо моей Линии обладает пышную, как прелести шестнадцатилетней красавицы, кроной, и могучим, как дордже полнокровного юноши, стволом. А корни этой Линии устремляются к бесконечному Источнику, иначе совершенная Ваджраварахи не стала бы сопутствовать мне, а свирепый Махакала, не стал бы защищать меня! Рождение свое я принял от почтенного Ринчена Зангпо, а тот в свою очередь от Дордже Гьялпо, младшего сына Йеше Ринчена, воплощенного Бодхисаттвы Мудрости. Ламой же, что передал мне Три Тайных Наставления является сам Палден Друкпа Ринпоче, в воплощении Лхацюна Кюнга Чёкьи, и вот полная история сего благородного наследования…
Сгущались сумерки. Друкпа Кюнле говорил долго, и никто не смел его перебивать. Имена, почитаемые в каждой семье, звонко слетали с его вдохновенных уст, и даже самому невежественному бродяге становилось от этого светло и благостно. Местные и приезжие монахи позабыли о недавней распре, и образовав широкий полукруг, медленно перебирали четки, медитируя на совершенство изгибов Линии Друкпа Кагью. Поговаривают, что после этой речи несколько десятков земледельцев, приняли обет послушничества, настолько тусклым показался им их привычный мир, после безупречного сверкания, явившей себя на миг Лотосной Драгоценности. И только колченогий монах с перекошенным лицом трясся в спазмах бессильного гнева. Всякий раз, когда звучало очередное имя благородного держателя Линии, он дергался и взвизгивал так, словно бы его жалила пчела.
На рассвете Кюнле продемонстрировал людям Источник. Люди смотрели во все глаза, однако никто впоследствии не смог подобрать слов, чтобы описать Его Сверкающее Великолепие. А юродивый монах, едва приоткрылась завеса, скрывающая Источник, изогнулся всем телом, гулко грохнулся оземь и распался надвое, будто скорлупа треснувшего яйца. Одна его часть, представляющая собой пепельный бесформенный комок, с резким шипением просочилась под землю. А вторая предстала перед людьми в виде молодого стройного юноши, с бледным и изможденным, будто от продолжительной болезни, лицом, однако без каких-либо признаков телесного уродства.
- Кто это был? – спросил юноша. – Кто владел моим телом?
– Это была всего лишь пустая чаша! – воскликнул Кюнле. И, поддержав парня за плечи, уже шепотом спросил. – Ну что, пропустим по кувшинчику за благополучное изгнание? А то горло совсем пересохло…
И они направились в ближайшую пивную.
(с) Алексей Васильев (21 сентября 2014)
Из цикла «О Божественном Хулигане Друкпа Кюнле»
Когда двое мальчишек-послушников слишком увлеклись спором, потеряли самообладание и начали рьяно перекрикиваться, почтенный лама Неньинг Чёдже сказал:
– Остыньте воробышки, ибо вонь произведенная вашим пуканьем скоро коснется ноздрей Будды!
Положив ладони на плечи юных спорщиков, он продолжил:
– Часто в пылу обсуждения возникает желание во что бы то ни стало доказать свою правоту, – это означает, что ты далек от истинного понимания. Переходя на личности, мы питаем собственное невежество. Если великий мудрец в попытке объяснить глупцу самое очевидное позволит себе разгневаться – то он сам такой же глупец. Если же в споре двух глупцов один из них откажется от стремления победить – он достоин называться мудрецом.
– Но ведь при этом один человек так и останется в омрачающем неведении, – сказал десятилетний Чэнга, покосившись на своего недавнего оппонента, восьмилетнего Кюнле.
– Да, это очень прискорбно, – согласился Кюнле, зажав нос большим и указательным пальцами правой руки, а левой принялся отмахиваться, словно бы хотел развеять некое зловоние.
Годами позже, когда Кюнле Зангпо стал весьма своенравным и остроумным подростком, ему часто хотелось спорить с учителями, если как ему казалось, их слова недостаточно точно передавали суть явлений. Так, например, постигая смысл Посвящения Вазы, переданного ему великим учителем Токден Лхацюном, он испытал большое умственное волнение оттого, что наставник, как ему показалось, слишком поверхностно описал состояние безупречного ума.
– Вот заблуждающийся ум, – говорил Лхацюн, демонстрируя вазу полную воды. – А вот ум, познавший Реальность, – продолжал он, выливая воду на землю.
Кюнле сделал над собой огромное усилие, чтобы не вступить в полемику с учителем. Но все же его самообладания не хватило, чтобы и вовсе ничего не совершить. На третий день слушания он покончил с объектом, заставляющим его ум беспокоиться. Приняв вазу из рук наставника, Кюнле разжал пальцы и уронил ее на пол. Токден Лхацюн сказал, что пришло время переходить ко второму Посвящению.
Единственным, что тяжело давалось не по годам развитому послушнику, была та часть Учения, что требовала запоминания длинных, а порою и очень длинных текстов, изучение которых не влекло за собой никакого практического применения. Качества, полученные Кюнле в нынешнем его воплощении, были таковыми, что все аспекты Учения, постигаемые регулярной ежедневной практикой, все парадоксальные истины, требующие гибкой игривости и спонтанного действия, и даже те техники, для освоения которых необходимо было тонкое чувствование и ясное видение, он осваивал с необычайной легкостью и удовольствием. Но вот с запоминанием Древа Предков и Древа Передачи как-то не сложилось. Быть может, причиной тому была та щепетильность, с которой подходил его наставник лама Дже Гьялванг к изложению учения линии Друкпа.
– Тот, кто знает свой ствол, обладает непоколебимой устойчивостью к колебаниям иллюзорного мира, – любил повторять он. – Тот, кто знает корни, из которых вырастает ствол, имеет безграничную мощь всех прошлых и грядущих воплощений. Но лишь тот, кто знает источник, питающий корни, воистину Свободен от иллюзорного мира и кармы своих воплощений.
Юный Кюнле соглашался с ним, и всякий раз, опустошая свой ум, стремился стать одновременно и стволом, и корнями, и Источником. Но всякий раз его хватало лишь на то, чтобы оставаться веткой. И даже при посвящении всех грядущих заслуг и приношении благодарностей он, в лучшем случае, упоминал своего отца Ринчена Зангпо, затем Дордже Гьялпо, двух его братьев – Шераба Зангпо и Намкха Палзанга, и их отца Йеше Ринпоче. Затем он соскальзывал дальше по стволу, с почтением упоминая место соединения корня со стволом в лице Палден Друкпа Ринпоче, с особым трепетом повторяя имена Тилопы и Наротапы, и оканчивал посвящение словами: «а также всем, кого я не вспомнил, и так – до самого Источника».
Дже Гьялванг внимательно наблюдал за потугами своего послушника, а после вечерних простираний, с неизменной улыбкой, воспроизводил все Древо без единой запинки, не упуская ни малейшего ответвление, не забывая ни одного Посвященного, пусть даже заслуги того были не слишком велики. Кюнле сонно кивал, стараясь воспроизвести необъятный узор из имен и титулов, однако все они неизбежно сливались в монотонный гул, в одно нескончаемое «друкзангриндже». Ближе к рассвету лама перекладывал его в горизонтальное положение, чтобы дать возможность хотя бы немного отдохнуть перед утренней медитацией. Кюнле догадывался, кому обязана своим возникновением линия Друкпа Кагью (как, впрочем, и все остальные линии), но его память никогда не заходила дальше границы, за которой засыпал сознательный ум. И даже усвоив Три Тайных Наставления, Кюнле продолжал утверждать, что не сможет воспроизвести имена всех почтенных предшественников, если не применит это знание на практике.
– У меня есть для тебя подходящая практика, – ухмыльнулся учитель. – Пойдем-ка в сад.
Усадив юношу под дерево с высокой кроной, так, чтобы солнечный свет падал на него, не встречая никаких препятствий, Дже Гьялванг велел ему раздеться, закрыть глаза и не открывать их до конца медитации. Затем Кюнле ощутил, что наставник натирает некой сладкой субстанцией его голову, живот, спину, плечи и колени. Судя по душистому аромату, это был мед. Через некоторое время воздух затрепетал от мощного жужжания. На Кюнле стали одна за другой садиться пчелы. Он не шевелился и не открывал глаза, и только чувствовал, как мохнатые насекомые, не будучи в силах освободиться из клейкого плена, щекочут его кожу, и как с каждым новым вдохом на его тело садятся три новые пчелы.
– Если ты начнешь размахивать руками – они искусают тебя. Единственный способ избавиться от этих пчел – в тишайшем смирении вспоминать имена держателей Линии, – изрек лама и одним движением уложил свое коренастое тело на гамак.
Кюнле поначалу возмутился хитрой уловке наставника. «Разве от них избавишься? – подумал он. – Пчелы будут слетаться на меня, будто… будто я медом намазан». И действительно, мохнатые насекомые прибывали, и вскоре их стало так много, что молодому послушнику казалось, будто все его тело превратилось в сплошной копошащийся улей. Пчел было несколько сотен. Кожа нестерпимо чесалась, а от мощного жужжания стала кружиться голова. Тогда Кюнле Зангпо мысленно воспроизвел имена держателей Линии первого, если принять себя за ноль, круга. И тут же почувствовал, что исчезла щекотка, донимавшая правое колено. Тогда он подумал имена и титулы тех, кто передал Учение тем, кто передал Учение ему. А затем тех кто передал Учением им… И так далее.
Когда возникала заминка, пчелы принимались угрожающе жужжать и активнее перебирать лапками. Память его хранила в себе ощущение входящего под кожу острого жала, и поэтому послушно находила бездне звукосочетаний нужные имена. Кюнле в правильной последовательности вспоминал даже те имена, которые были сообщены ему, когда он крепко спал. Учителя Тилопы и Наротапы изгнали пчел с обоих ушей, а неизреченное имя Источника согнало последнее насекомое с кончика его носа. Кюнле открыл глаза и ощупал себя.
– Как же так, учитель?! – воскликнул он. – На моем теле нет ни капли меда.
– Стал бы я переводить мед на тебя! Да и пчел никаких не было, – воскликнул Гьялванг, и они оба расхохотались.
Спустя десять с лишним лет довелось Друкпе Кюнле посетить ярмарку в одном из крупных поселений земель Ладакха. Там он стал свидетелем одного жаркого диспута, разгоревшегося, как это всегда бывает, из ничего. Несколько приезжих монахов объясняли на пальцах истинную природу человеческого ума, а представителей местного духовенства их объяснение не устраивало. Как то водится испокон веков, диспут их грозил перерасти в знатную потасовку. Вокруг представителей духовенства, сновала толпа сопереживающих, напоминая Кюнле разрушительный вихрь смерча, окольцовывающий малоподвижное око бури. Он подошел поближе и прислушался. Инициативу в споре как раз перехватил один из местных, косой и колченогий монах с бычьей шеей и непрекращающимся лицевым тиком, один из тех, кого во все времена ошибочно причисляли к святым за их уродство и слабоумие.
– Известно всем, чей разум не омрачен страстями, каков на самом деле ум! – орал он, разбрызгивая слюну. Взяв с ближайшего прилавка глиняную чашу, юродивый наполнил ее чангом из бурдюка, прихваченного там же. – Вот это – суетливый ум, ярмо и участь всех, кто скован цепями самсары, наследство, полученное вами от ваших родителей, и та ноша, что достанется вашим потомкам!
Толпа дружно вздохнула, выражая смирение перед тварной бытностью. Некоторые ламы, участвовавшие в споре, скептически скривились. Юродивый продолжал:
– Но стоит вам познать пустотность всего и вся, как сосуд ума обретает свою истинную природу!
Сказав это, монах выплеснул чанг на землю и продемонстрировал всем пустой сосуд. Этот жест заставил толпу негодующе зарычать, а представителей духовенства – невольно ухмыльнуться.
– Разве найдется более точное описание того, что пребывает за пределами слов? Разве найдется тот, кто может оспорить эту истину? – закончил колченогий, вглядываясь в лица людей подергивающимся оком.
Кюнле растолкал локтями столпившихся зевак, и вошел в круг спорящих.
– Прежде чем приводить столь пошлое сравнение, – обратился он громко к самодовольному оратору, – тебе бы следовало испить до дна то, что ты так опрометчиво смешал с землей. Должно быть, ты долго подсматривал за медитирующими ламами, раз смог запомнить это сложный фокус с чашей!
Юродивый монах возмущенно засопел, но Кюнле, не дав ему опомниться, до краев наполнил сосуд пшеничным напитком, и продолжил:
– Единственный способ познать содержимое ума – это стать с ним одним целым! – воскликнул он и залпом осушил чашу. – Ежели кому это непонятно – покажу еще раз! – Кюнле снова налил, и снова выпил. – Оставшийся при этом сосуд не так уж пуст, как это кажется. Его наполняет воздух. А при желании, в него можно налить еще чанга, – Он осуществил демонстрацию третий раз, для полного закрепления результата. – Пока есть сосуд – его следует наполнять и осушать. До тех самых пор, пока не придет время разбить оковы иллюзорности.
И он, хорошенько размахнувшись, швырнул чашу оземь. Острые осколки разлетелись в стороны, никого из людей при этом не задев.
– Ну, – улыбнулся Кюнле, – и какова теперь природа ума?
– Да как ты смеешь?! – встрепенулся монах. – Это пояснение не стоит и заплесневелой лепешки! Где это видано, чтобы бродяга без роду и племени влезал в спор духовенства, швырял чаши людям под ноги, и пил чанг, заплатив за него фальшивым наставлением? Ты никакой не буддист, а уж тем более не лама, потому что у лам есть благородная Линия Передачи, твоя же линия ведет свое начало от облезлой вшивой собаки! Или я ошибаюсь?
– Видимо, ты очень искушен в духовных спорах, раз вспомнил эту старую загадку о природе Будды, – засмеялся Кюнле. – Ты хочешь знать, имя той собаки, от которой восходит моя Линия? Так слушай же! Все вы – слушайте!
Он окинул сверкающим оком толпящийся сброд, и запел хорошо поставленным громким голосом:
– Древо моей Линии обладает пышную, как прелести шестнадцатилетней красавицы, кроной, и могучим, как дордже полнокровного юноши, стволом. А корни этой Линии устремляются к бесконечному Источнику, иначе совершенная Ваджраварахи не стала бы сопутствовать мне, а свирепый Махакала, не стал бы защищать меня! Рождение свое я принял от почтенного Ринчена Зангпо, а тот в свою очередь от Дордже Гьялпо, младшего сына Йеше Ринчена, воплощенного Бодхисаттвы Мудрости. Ламой же, что передал мне Три Тайных Наставления является сам Палден Друкпа Ринпоче, в воплощении Лхацюна Кюнга Чёкьи, и вот полная история сего благородного наследования…
Сгущались сумерки. Друкпа Кюнле говорил долго, и никто не смел его перебивать. Имена, почитаемые в каждой семье, звонко слетали с его вдохновенных уст, и даже самому невежественному бродяге становилось от этого светло и благостно. Местные и приезжие монахи позабыли о недавней распре, и образовав широкий полукруг, медленно перебирали четки, медитируя на совершенство изгибов Линии Друкпа Кагью. Поговаривают, что после этой речи несколько десятков земледельцев, приняли обет послушничества, настолько тусклым показался им их привычный мир, после безупречного сверкания, явившей себя на миг Лотосной Драгоценности. И только колченогий монах с перекошенным лицом трясся в спазмах бессильного гнева. Всякий раз, когда звучало очередное имя благородного держателя Линии, он дергался и взвизгивал так, словно бы его жалила пчела.
На рассвете Кюнле продемонстрировал людям Источник. Люди смотрели во все глаза, однако никто впоследствии не смог подобрать слов, чтобы описать Его Сверкающее Великолепие. А юродивый монах, едва приоткрылась завеса, скрывающая Источник, изогнулся всем телом, гулко грохнулся оземь и распался надвое, будто скорлупа треснувшего яйца. Одна его часть, представляющая собой пепельный бесформенный комок, с резким шипением просочилась под землю. А вторая предстала перед людьми в виде молодого стройного юноши, с бледным и изможденным, будто от продолжительной болезни, лицом, однако без каких-либо признаков телесного уродства.
- Кто это был? – спросил юноша. – Кто владел моим телом?
– Это была всего лишь пустая чаша! – воскликнул Кюнле. И, поддержав парня за плечи, уже шепотом спросил. – Ну что, пропустим по кувшинчику за благополучное изгнание? А то горло совсем пересохло…
И они направились в ближайшую пивную.
(с) Алексей Васильев (21 сентября 2014)
пятница, 05 сентября 2014
15:59
Доступ к записи ограничен
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 04 сентября 2014
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
Намо Гурувэ!
Сам Владыка Дхармы Друкпа Кюнле сказал так:
"Если я раскрыл нечто тайное, я извиняюсь;
Если это мешанина бессмыслиц - веселитесь".
Я к такому настрою полностью присоединяюсь.
Сам Владыка Дхармы Друкпа Кюнле сказал так:
"Если я раскрыл нечто тайное, я извиняюсь;
Если это мешанина бессмыслиц - веселитесь".
Я к такому настрою полностью присоединяюсь.
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
Друкпа Кюнле - уже нечто большее, чем историческая личность. В Бутане он является культурным героем, окружённым паутиной рассказов и легенд, фактов и вымысла. Тибетские завсегдатаи пивных заведений вспоминают его имя наряду с Агу Томбой - совсем уже не святым похотливым персонажем, фигурирующим в тибетском фольклоре в роли учителя народной мудрости. Во множестве подлинных историй Друкпа Кюнле выступает архетипическим божественным безумцем, чей образ сформирован мифическими императивами данной модели духовного бытия. Эти императивы запечатлены и легендах о восьмидесяти четырёх индийских махасиддхах и в многочисленных историях о божественных сумасбродах, появившихся в период расцвета тибетской традиции (с XIV по XVI век), и они даже прослеживаются в лучших ожиданиях индийских селян в отношении их так называемых Пагала Баба (святых безумцев). Характерные черты - это беззаботность и отсутствие привязанности, избыток сочувствия, полное отсутствие табу, умелое использование шоковой терапии, слез и смеха.
Бродячий образ жизни - распространённое и принимаемое обществом явление на Востоке. Если определять невменяемость как отклонение от психологических норм, то божественный безумец - поистине сумасшедший; однако если использовать в качестве мерила духовные идеалы, то безумцами, несомненно, являемся мы, в своём подавляющем большинстве.
Теперь несколько слов о тибетцах. Пусть у вас не создаётся впечатление, что это какая-то ватага охальников. Несмотря на то, что у них мало невротических комплексов в отношении секса, всё же им свойственно сильное чувство стыда. Тибетские женщины покраснеют, если речь зайдёт о сексе, и будут косо смотреть на эмансипированную западную девушку. Таким же образом, у монахов вызывают крайнее смущение даже самые безобидные шутки Друкпы Кюнле. И даже миряне, обожающие его юмор, имеют очень острое ощущение места и времени. Если кого-то из западных читателей шокирует присутствие сексуальных тем в священной книге, то следует иметь в виду, что тибетцы, пожалуй, ещё более чувствительны к терапевтическому эффекту этих историй.
Из предисловия Кейт Доуман (Кюнзанг Тензин) к английскому переводу текста "БОЖЕСТВЕННЫЙ СУМАСБРОД. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ И ПЕСНИ ДРУКПЫ КЮНЛЕ"
Бродячий образ жизни - распространённое и принимаемое обществом явление на Востоке. Если определять невменяемость как отклонение от психологических норм, то божественный безумец - поистине сумасшедший; однако если использовать в качестве мерила духовные идеалы, то безумцами, несомненно, являемся мы, в своём подавляющем большинстве.
Теперь несколько слов о тибетцах. Пусть у вас не создаётся впечатление, что это какая-то ватага охальников. Несмотря на то, что у них мало невротических комплексов в отношении секса, всё же им свойственно сильное чувство стыда. Тибетские женщины покраснеют, если речь зайдёт о сексе, и будут косо смотреть на эмансипированную западную девушку. Таким же образом, у монахов вызывают крайнее смущение даже самые безобидные шутки Друкпы Кюнле. И даже миряне, обожающие его юмор, имеют очень острое ощущение места и времени. Если кого-то из западных читателей шокирует присутствие сексуальных тем в священной книге, то следует иметь в виду, что тибетцы, пожалуй, ещё более чувствительны к терапевтическому эффекту этих историй.
Из предисловия Кейт Доуман (Кюнзанг Тензин) к английскому переводу текста "БОЖЕСТВЕННЫЙ СУМАСБРОД. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ И ПЕСНИ ДРУКПЫ КЮНЛЕ"
четверг, 14 августа 2014
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
Один мой пациент, по имени Алеша, человек сильно ударенный в эзотерику, начал вспоминать свои прошлые жизни. Вводил себя в транс и даже не отключался, то есть мог при этом поддерживать разговор и замечать, что происходит в палате. И вот он увидел себя Владимиром Набоковым, тем самым писателем Набоковым! Представляете? Описывал лестницу, ведущую на второй этаж родительского дома, серые улочки Берлина, увитые плющом стены Кембриджских строений, даже жену свою, Верочку очень трогательно описал. Пару раз сбивался на англо-французский суржик, цитировал какую-то ахинею, якобы из неоконченного романа про девочку-садистку. Но когда я спросил про бабочек, про пламя, освещающее незаурядный мозг Владимира Владимировича, Алеша сразу же запнулся, потерял концентрацию, и прервал контакт со своим прошлым «я». А знаете почему? Потому что Алеша ничего не знал про чешуекрылых, не знал даже сколько лапок у обыкновенного ночного мотылька. Да, он читал почти все произведения мэтра русско-американской беллетристики, знал его биографию… Кое-что достроила его изобретательная фантазия... Например, никакого романа про садистку не лежало в набоковских загашниках
пятница, 25 июля 2014
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
четверг, 24 июля 2014
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
Мучительная щекотка, своеобразное пространственное дежавю затмило мой ум. Я точно знал, что никогда не был внутри этого дома, и тем не менее, явственно ощущал, что помню его внутреннее устройство. Помню той самой потайной «задней» памятью, которая большую часть времени спит, крепко смежив веки, и открывает глаза только, когда оказывается в непосредственной близости к объекту своего содержания. К таким воспоминаниям относились, например, ранние детские впечатления от деревенского домишки моей прабабушки: светло-зеленые блики виноградных листьев, коричневое тепло нагретых солнцем грядок, волоски паутины на моих щеках, хищная шероховатость дощатого пола, загадочная симметрия дырочек и ниток на кружеве белоснежной занавески… Все это я помнил поразительной отчетливостью, но целостную картину смог восстановить, только приехав туда еще один раз, в сознательном возрасте. Каждое изменение, произошедшее с домом, двором и небольшим кудрявым садом, я непроизвольно регистрировал в картотеке своих впечатлений. И очень удивлялся, обнаруживая, что узнаю все то, что видел трехлетний мальчик.
вторник, 13 мая 2014
12:41
Доступ к записи ограничен
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
суббота, 18 января 2014
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
четверг, 16 января 2014
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
Пол: M Возраст:ZZ | 1-10 A: 3 B: 9 C: 8 E: 10 F: 2 G: 3 H: 6 I: 8 L: 9 M: 8 N: 1 Q: 6 Q1:4 Q2:9 Q3:4 Q4:8 |
ОСНОВНАЯ ИНТЕPПPЕТАЦИЯ: ПЕРВИЧНЫЕ ФАКТОРЫ (постоянно проявляющиеся): Шизотимия: кpитичный, эмоционально сух,скpытен,обособлен, холоден. Высокий IQ: сообразительный, обучаем, интеллектуальный. Высокая эго-сила:эмоционально зрелый, рассудительный, выдержанный. Доминирование: властный, напоpистый, упрямый, настойчивый, непpеклонный. Англоман: склонен к самоанализу, серьезный, остоpожный, сдерживает эмоции. Низкая суперэго-сила: недостаточно усвоены общепpинятые моpальные ноpмы. Женственность:чувствительный, жеманный, романтичный, мягкий, интуитивный. Подозрительный: ревнивый, высокомерен, догматичный, соpевновательный. Аутичный: богатое воображение, богемный, поглащен своими идеями, рассеян. Наивность: простой, естественный, пpямой, непосредственный, непpоницательный. Независимость: находчивый, независим от гpуппы, самостоятельный, pешительный. Высокая эрго-напряженность: возбудимый, напряжение базальных потребностей. ЛАТЕНТНЫЕ ФАКТОРЫ (имеющие тенденцию к проявлению): Консерватизм: имеет установившиеся идеи и мнения, почтенный. Низкая интегpиpованность: следует своим побуждениям, малоконтpолиpуем. ВТОРИЧНЫЕ ФАКТОРЫ (интегративные свойства): Независимый. Самоопределяемый, критичный, оказывает влияние на других. | |
ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ: ИНТЕЛЛЕКТ: ВЫСОКИЙ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ПОТЕНЦИАЛ. СПОСОБЕН К ТВОРЧЕСКОЙ РАБОТЕ ЭМОЦИИ: НИЗКИЙ УРОВЕНЬ СТРЕССОУСТОЙЧИВОСТИ. ХРОНИЧЕСКИЕ ЭМОЦИОНАЛЬНЫЕ КОНФЛИКТЫ ВОЛЯ: ХОРОШО РАЗВИТАЯ СИЛА ВОЛИ. ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕН, НАСТОЙЧИВ МОРАЛЬ: МОРАЛЬНЫЕ НОРМЫ ЛИБО НЕУСВОЕНЫ, ЛИБО СУГУБО ЛИЧНЫЕ ИЛИ КОРПОРАТИВНЫЕ))) ЛИДЕРСТВО: РЕАЛЬНЫЙ ИЛИ ПОТЕНЦИАЛЬНЫЙ ЛИДЕР. СКЛОНЕН К РУКОВОДСТВУ ОБЩЕНИЕ: СЛАБО КОММУНИКАТИВЕН. ОБЩЕНИЕ СУГУБО ИЗБИРАТЕЛЬНОЕ СТИЛЬ РАБОТЫ И ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЕ ПРЕДРАСПОЛОЖЕННОСТИ: СКЛОНЕН К РАБОТЕ В СФЕРЕ ИСКУССТВА, ЛИТЕРАТУРЫ. МОТИВАЦИЯ: СВЕРХВЫСОКАЯ МОТИВАЦИЯ. ВОЗМОЖНО, БОЛЕЗНЕННО ЧЕСТОЛЮБИВ | |
КЛИНИЧЕСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ: БОЛЬШАЯ ВЕРОЯТНОСТЬ "PA" РАССТРОЙСТВ! | |
Гендерные профили опросника Кеттелла 16-PF+ Протестируй себя |
четверг, 09 января 2014
Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
А нет, еще не идиот. Это гребень волны!