Теперь нам можно все, но мы еще не хотим!
Всякому любознательному человеку, кроме, разве что, тех бедолаг, что поддались новомодным веяниям Эры Мрака и добровольно стали на путь разрушительного невежества, весьма нелишними было бы узнать о трех простых фактах, касающихся стрельбы из лука. Пусть даже данное благородное искусство лежит вне сферы ваших интересов, но все же, как говорили горные мудрецы, лучше знать, чем убегать. Итак:
1. Лучшими лучниками были отнюдь не Робин Гуд с Вильгельмом Теллем и даже не герой троянской войны храбрец Ликаонид Пандар.
читать дальше2. Стрельба из лука предназначена не только для охоты, спорта, войны, или развлечения.
3. Для того стать искуснейшим лучником достаточно иметь всего три стрелы.
Любой мальчишка по обе стороны Гималаев знал, что преподобный лама Друкпа Кюнле, по прозвищу Божественный Сумасброд, никогда не носил в своем колчане больше трех стрел. Три, по числу Драгоценностей, составляющих величайшую святыню для каждого, кто следует своим Путем по имя Просветления. Будда, Дхарма и Сангха, если кто забыл, ну или Просветленный, Закон и Община, для не местных.
Оружие свое преподобный никогда не и использовал для добычи пропитания – любой полевой заяц может подтвердить это, ведь когда Кюнле хотел отведать свежей дичи, она сама ложилась ему под ноги, в предвкушении грядущего благополучного перерождения. Мало того, никому не было известно и одного случая, когда его стрела оказалась причиной смерти или увечья недоброжелательно настроенного человека, либо бесплотного демона. Кюнле не воевал, поскольку ни одно существо во вселенной не могло называться его врагом, а для того чтобы указать кому-либо Путь Истины, он использовал несколько иное орудие. В состязаниях лама также не был замечен, по вполне понятным причинам – несущий Будду в сердце не может сравнивать свои умения с умениями других людей.
Стрелы и лук служили ему для иных свершений. С их помощью лама достигал целей, которые поначалу казались ему невыполнимыми. Он все-таки был существом, обремененным плотным телом, а значит, случалось иногда так, что его ум, столкнувшись с определенной задачей, озадаченно замирал, либо пасовал в нерешительности.
Вот, например, однажды он задумался (да, да, бывало и такое) над тем, что рано или поздно ему придется покинуть землю смертных. И преподобного Кюнле совершенно не пугала подобная перспектива, вот только не хотелось, чтобы пропадала зря та часть его духовных заслуг, что содержалась в мужском семени. Детей у него не было, да и стоило ли приводить невоплощенное создание в эту юдоль страданий? А с другой стороны, подарив кому-то тело, осененное благодатью своей безупречной кармы, разве не мог он тем самым приблизить чье-то погрязшее в двойственности сознание к изначальному Сиянию? Пожалуй, мне нужен наследник, решил Друкпа Кюнле. Да только для этого нужна женщина.
Женщин у Кюнле было великое множество, а именно одна тысяча и семь. Каждую из них он безоговорочно любил, и каждой из них он подарил незабываемую радость – возможность на несколько мгновений выйти за пределы ограничений Сансары. Все женщины, без исключения, почитались им, как существа по сути своей прекрасные, и в этой связи не понимал Друкпа, как из них можно выбрать ту, что будет достойна стать матерью его будущего ребенка. Ум преподобного оказался в тупике, и тогда он достал лук и потянулся к колчану за стрелами.
Но едва хвостовик первой стрелы лег на тетиву, как пространство вокруг озарилось золотистым сиянием, и перед ламой возникла фигура, облаченная в желтые одежды. То была женщина, статная и прекрасная ликом, красотой своей затмевающая всех женщин, которых когда-либо встречал Кюнле за время своих земных странствий. В руке своей она держала пылающий жарким огнем меч, на голове ее сверкала золотая диадема, и нельзя было с уверенностью сказать, что именно является источником нестерпимо чистого света: может меч, а может диадема, а может и ее осененные небесной мудростью глаза, или же все это одновременно. Друкпа Кюнле понял, кто явился к нему, склонил голову и сложил ладони в форме почтенного приветствия.
– Приветствую тебя, Палден Лхамо, великая Защитница, идущих по Пути, пришедшая ко мне в форме желтой Дюсел! Да пребудешь ты вовеки в сердце моем!
– Я – это ты, ты – это я, – ответила Защитница. – А чтобы найти женщину, достойную продолжить род Кюнле, сохранить Традицию и укрепить Учение, выпусти свои стрелы в южном направлении. Ты найдешь сразу трех. Одну из них тебе придется убить, другую – унизить, а третья станет матерью твоего наследника.
Промолвив это, прекрасная женщина в желтых одеяниях исчезла, а лама склонил голову в согласии, хоть и не по нраву пришлись ему слова ее. Он не мог уразуметь, как убийство и унижение, согласуются с учением о Просветлении, однако положился на мудрость Защитницы, вовек пребывающей в его сердце. И одну за другой выпустил три стрелы на юг, в направлении скрытого за горными вершинами, родного Бутана.
Затем лама Кюнле выпил горячей цзампы, собрал свои нехитрые пожитки в заплечный мешок, и двинулся в путь. Шел он три дня и три ночи, а на утро четвертого дня спустился с предгорья Чхуюл и оказался в крошечной деревушке, где доживали свой век около полутора десятков семей, которые не пожелали переселяться в большие поселки, подобно молодежи, покинувшей родной край в поисках лучшей жизни. Посреди селения стояла небольшая ступа, предназначенная для вознесения молитв, а в ее крыше, в самом символе самозарождения, торчала стрела, в которой зоркий лама сразу же опознал свою собственную.
Вокруг ступы, мелкими дрожащими шагами, ходила дряхлая старуха, и преподобный, вспомнив напутствие Палден Лхамо, невольно вздрогнул. Он заозирался вокруг, в поисках других женщин, но деревенский двор был пустынен и тих. Старуха неустанно натаптывала круг за кругом вокруг ступы, повторяла мантру шести Сокровищ и взывала к милости… преподобного Друкпа Кюнле. Лама подошел ближе, поприветствовал ее и спросил:
– Как давно ты молишься, почтенная?
– Сегодня – с самой зари, а так – уже почти полвека, – был ответ.
– И как часто ты взываешь к милости ламы Кюнле?
– Каждый день, на протяжение тридцати трех лет, с тех пор, как услышала несколько историй о его подвигах.
– А встречала ли ты его хоть раз воочию?
– Нет, ни разу! Мне сто семь лет, я дни мои сочтены, и я, наверное, никогда не удостоюсь этой великой радости, – вздохнула старуха.
– А что бы ты сделала, если бы встретила его?
– О, когда я была еще не так стара, я мечтала преподнести ламе Кюнле свое тело, но теперь… Теперь я вряд ли смогу даже поднести ему чашу с крепким чангом.
– А вот и нет! – воскликнул лама. – Друкпа Кюнле – это я!
Женщина от неожиданности вскрикнула, глаза ее наполнились слезами радости и она, несмотря на свою дряхлость, трижды склонила голову к стопам преподобного и произнесла:
– Что бы ни случилось, я принимаю Прибежище в тебе!
Лама благословил ее, и они отправились в ее хижину. Там старуха накормила преподобного, и налила ему крепчайшего чанга. От такого приема лама разомлел и даже на время забыл о своей миссии, но затем вспомнил о напутствии Палден Лхамо, и нахмурился. Подумав, что семи чаш чанга не достаточно, чтобы напоить святого подвижника, женщина покинула дом, но совсем скоро вернулась в сопровождении своих соседей, тоже пожилых людей. Каждый из них почтенно отзывался о ламе, просил благословения и угощал его крепким ячменным самогоном. Кюнле исполнился величайшего расположения к этим людям, и не понимал, как он может убить, либо унизить старуху, что так хорошо к нему относилась. Вариант женитьбы на ней он категорически отвергал.
Он посмотрел на нее сквозь полуприкрытые веки и увидел стоящих рядом с ней Владык Смерти. Линия жизни старухи должна была прерваться сегодня ночью. Тогда лама вышел из хижины и направился к ступе. Убедившись, что за ним никто не подглядывает, он прошептал особую мантру, и стрела, торчавшая в крыше, упала в его руки. Зайдя обратно в дом, Другпа Кюнле направил лук на хозяйку дома и, без колебаний, выстрелил.
– Убийца! Убийца! – закричали соседи, разбегаясь, кто куда.
– Не называйте его так, – прошептала старуха и испустила последний выдох.
После этого лама вышел из хижины на открытое место, поднял над головой руку с луком, в котором не было стрел, громко заявил:
– Ваша соседка приняла освобождение из рук того, кого почитала более всего. Ее тело я положу в темную кладовку, а когда пройдет семь дней, она окажется в пространстве Благих Будд. Все это время я буду жить в ее доме, чтобы никто из вас не подумал извлечь тело из кладовки.
Он так и сделал. Утром седьмого дня в деревню явился сын почившей старухи, и со страшным воплем ворвался в дом матери:
– Ты, нечестивый бродяга, посмевший называть себя ламой Кюнле! Ты обманом проник в мой дом, убил мою мать и надругался над ее телом, не дав соседям похоронить его, как заведено обычаем! Готовься принять смерть!
В ответ на это лама лишь слегка приподнял голову. Мужчина, увидав такой спокойствие, испугался, и, минуя преподобного, направился прямиком к кладовке. Он распахнул дверь, но вопреки своим ожиданиям, увидел не разложившийся труп матери, а мерцающий радужным светом силуэт. Только один палец на ноге, мизинец, был цвета бренной плоти.
– Вот незадача, – пробормотал Кюнле. – Малость недодержали.
Сын покойной тут же бухнулся ему в ноги, припал к стопам преподобного, стал благодарить его и просить прощения за нанесенные оскорбления. Кюнле указал на светящееся всеми цветами радуги тело, и сказал:
– Не забудь похоронить палец. Из-за него твоя матушка не может переступить порог Царства Будд.
И лама отправился дальше, на юг, куда улетели две остальные пущенные им стрелы.
На пути его возникла гряда черных гор, но Кюнле обогнул их с восточной стороны, так как помнил, что второй свой выстрел произвел с силой намного превосходящей первый, да и к тому же задрал лук повыше. Он знал, что в этих горах никто не живет, и рассчитывал отыскать вторую стрелу в долине, что располагалась за ними.
Так и оказалось: в небольшой яблоневой роще, раскинувшейся на зеленом просторе долины, в ветвях дерева, усеянного плодами, пестрело ярко-желтое оперение. Однако преподобный не спешил снимать стрелу с дерева – как и всякий наученный жизнью человек, он сперва огляделся по сторонам. И, несмотря на эту предосторожность, все равно был застигнут врасплох. В нескольких шагах от него стояла девушка, опираясь рукой о древесный ствол, осветляя зелень листвы своей белой кожей. Она была почти что обнажена, если не считать повязок на самых интимных местах. К тому же девушка была молода и очень красива. Особой прелести ей прибавляла утонченная хрупкость стана и отсутствие загара. Распущенные волосы ее были цвета спелого ячменя, хоть сейчас пиво вари, длины их хватало ровно настолько, чтобы прикрыть небольшие округлые ягодицы. В руке красавица держала надкусанное яблоко.
– Приветствую тебя, добрый путник, в наших славных краях! – бархатным голосом произнесла девушка.
– Приветствую и тебя, милая девушка! – ответил Кюнле. – Позволь спросить, далеко ли до ближайшего селения?
– Две ночи и один день ходьбы, – ответила она, поправляя длинный локон.
– А что же ты делаешь здесь одна, вдали от людей?
– Я здесь в поисках еды, которая насытила бы меня, и одежды, которая прикрыла бы мою наготу, – ответила девушка и смущенно улыбнулась.
– А что же эти чудесные, спелые яблоки? Они не могут насытить тебя?
Девушка посмотрела на яблоко, что держала в руке, так будто впервые его увидела, и уронила его на землю.
– Нет, такая пища не для меня.
– А что же ты обычно ешь? – спросил лама строго. – Что было у тебя на завтрак?
– Мясо того, кто надкусил этот плод, – сказала девушка и обнажила острые зубы.
Тогда Сумасброд сделал шаг по направлению к ней и спросил:
– А как быть с одеждой? Что ты носишь обычно?
– Единственная одежда, что может согреть меня – это кожа добрых путников, спускающихся в эту долину, – ответила она и сбросила с себя ткань, прикрывающую срамные места.
– Насчет еды не знаю, – сказал лама, подходя еще ближе, и развязывая пояс, поддерживающий его накидку, – но приодеть тебя я смогу. Накинь-ка вот что!
И выкрикнув это, он совершил немыслимое. Оттянув кожу, обрамляющую то, что называлось Сверкающим Алмазом Мудрости, он накинул получившийся мешок на голову девушке, и укрыл ее до самых ног. Оказавшись в таком плену, она принялась вертеться и дергаться, чтобы освободиться. Друкпа Кюнле без капли сожаления наблюдал, как движения ее с каждым разом становились все слабее и слабее, пока, наконец, не стали совсем вялыми. Она задыхалась. Тогда преподобный снял кожаный мешок.
Вместо белокожей девушки перед ним стояла настоящая демоница – чешуйчатая, рогатая, покрытая густым мехом в самых немиловидных местах, источающая смрад и слизь.
– Ну как, – усмехнулся Кюнле, – согрел я тебя?
– Ты унизил меня, лама! – прорычала демоница. – Да так сильно, как никто меня еще не унижал. Теперь даже мелкие бесы из Адских миров будут потешаться надо мной!
– Это еще ничего, – ответил лама. – А каково пришлось девушке, тело которой ты использовала для своих нечестивых потребностей?
И Священный Сумасброд стряхнул с яблоневой кроны свою стрелу, сжал ее в кулаке, и принялся хлестать демоницу по спине, плечам и рогатой голове, выкрикивая при этом мантры очищения и изгнания. Адское отродье бросилось наутек, стараясь увильнуть от хлестких ударов, но лама не отставал от нее ни на шаг. Так, короткими перебежками, они продвигались строго на юг, пока на горизонте не показались разноцветные крыши поселка, достаточно большого, чтобы в нем имелся небольшой храм и кладбище. Их путь занял чуть более суток, из чего следовало, что демоница не слишком-то спешила, когда шла от поселка в долину.
К тому времени, когда они оказались в селении, демоническая сущность не могла уже терпеть побоев и звука священных слогов и, отделившись от тела плененной ею девушки, провалилась под землю. Резкий хлопок, сопровождавший это явление, привлек внимание жителей поселка. Люди вышли из домов на улицы, и увидели преподобного, склонившегося над изможденным телом юной девушки.
– Это она, она! – раздались крики. – Нашлась! Но она мертва! А вот и убийца!
– Оставайся на месте! – воскликнул крепкий мужчина, делая шаг по направлению к ламе. – Мы будем судить тебя за похищение и убийцу нашей землячки!
– Ну это вряд ли! – возразил лама. – Посмотрите на тело этой несчастной! Что вы видите? Вот здесь и здесь – темные пятна. Среди вас есть духовное лицо?
– Есть! – сказал местный лама и вышел вперед.
– Что означают сии пятна?
– Это места, через которые в тело убиенной вошла и вышла демоническая сущность!
– А кого ты видишь перед собой? – лукаво прищурился Кюнле и сложил пальцы в мудру традиции Ваджраяна.
– Я вижу перед собой моего собрата по Пути, почтенного ламу…
– Тут остановись, – оборвал его Кюнле, и обратился к людям. – Очевидно, что это не я умертвил эту девушку. Так что бросайте топоры и вилы, и готовьте погребальный костер.
– Ежели ты лама, – ухмыльнулся тот самый крепкий мужчина, который минуту назад хотел его судить, – так может, ты проведешь погребальный обряд.
– Это можно, – кивнул Кюнле.
– Так может, ты и тело отнесешь на кладбище?
– Быть посему, – опять кивнул преподобный. – Я доставлю тело. А тебе, за твою дерзость, я предсказываю следующее: ты не умрешь до тех пор, пока не отнесешь всех своих родственников на кладбище.
Услыхав это, деревенский мужик преисполнился отчаянья и поспешно удалился. А Священный Сумасброд поднял с земли обычную палку, подошел к телу девушки, и принялся ритмично бить по нему, приговаривая слова священных мантр. Толпа не смогла подавить крик, когда труп поднялся и сам отправился к местам захоронений. Добравшись до нужного холма, девушка сложила руки на груди в знак благодарности, и улеглась, в ожидании кремации.
Когда погребальный обряд был завершен, староста поселка, благочестивый и мудрый человек, пригласил ламу в свой дом, чтобы тот мог совершить омовения, поесть и отдохнуть.
– Благодарю, – сказал лама, – я принимаю твое приглашение. Жди меня с минуты на минуту.
Лама подождал, пока гостеприимный хозяин скроется в доме, а сам подошел к ближайшему забору, и принялся справлять малую нужду. Среди местных детишек, исподтишка наблюдавших за ним, пополз восторженный шепот, но преподобный лишь шикнул в их сторону и удовлетворенно поправил накидку.
Затем лама вошел в дом, где ему сразу же омыли стопы и воздали прочие почести уместные при приеме очень важных гостей. Хозяин радостно пригласил его садиться за стол, а Кюнле ответил, что хочет прежде склонить голову перед домашним алтарем. Его провели куда нужно, и первым, что он увидел, была его третья стрела, – обернутая в шелк, она возлежала на алтаре у стоп милостивого Бодхисаттвы.
– Кто нашел эту стрелу? – спросил он у хозяина дома.
– Моя жена, Палзанг, – был ответ.
– Как все непросто в мире сансарических страстей, – вздохнул лама и принялся развязывать пояс, поддерживающий его накидку.
Предсказание Палден Лхамо, как того и следовало ожидать, сбылось, и красавица-Палзанг родила достойного продолжателя Традиции Кюнле. Да и муж ее не остался обиженным – лама умел награждать тех, кто смиренно признавал его первенство по праву духовных заслуг. Погостив некоторое время у этого достойного человека, Друкпа Кюнле вновь отправился странствовать по горам и долинам Гималайского хребта.
Лук и стрелы он, конечно же, захватил с собой, хотя тех, кто надеялся, что он забудет свое оружие при сборах, было более чем достаточно. Дело в том, что за время своего проживания в поселке, преподобный успел преподать несколько уроков стрельбы ребятишкам, которые бегали за ним по пятам. Говорят, все они, повзрослев, стали отменными лучниками, каждый из них основал свою школу стрельбы, и передал секреты мастерства детям. Так что даже сейчас, в нашу беспросветную Эру Мрака, можно порою встретить людей, которым достаточно всего трех стрел, для того чтобы овладеть мастерством достижения целей.
1. Лучшими лучниками были отнюдь не Робин Гуд с Вильгельмом Теллем и даже не герой троянской войны храбрец Ликаонид Пандар.
читать дальше2. Стрельба из лука предназначена не только для охоты, спорта, войны, или развлечения.
3. Для того стать искуснейшим лучником достаточно иметь всего три стрелы.
Любой мальчишка по обе стороны Гималаев знал, что преподобный лама Друкпа Кюнле, по прозвищу Божественный Сумасброд, никогда не носил в своем колчане больше трех стрел. Три, по числу Драгоценностей, составляющих величайшую святыню для каждого, кто следует своим Путем по имя Просветления. Будда, Дхарма и Сангха, если кто забыл, ну или Просветленный, Закон и Община, для не местных.
Оружие свое преподобный никогда не и использовал для добычи пропитания – любой полевой заяц может подтвердить это, ведь когда Кюнле хотел отведать свежей дичи, она сама ложилась ему под ноги, в предвкушении грядущего благополучного перерождения. Мало того, никому не было известно и одного случая, когда его стрела оказалась причиной смерти или увечья недоброжелательно настроенного человека, либо бесплотного демона. Кюнле не воевал, поскольку ни одно существо во вселенной не могло называться его врагом, а для того чтобы указать кому-либо Путь Истины, он использовал несколько иное орудие. В состязаниях лама также не был замечен, по вполне понятным причинам – несущий Будду в сердце не может сравнивать свои умения с умениями других людей.
Стрелы и лук служили ему для иных свершений. С их помощью лама достигал целей, которые поначалу казались ему невыполнимыми. Он все-таки был существом, обремененным плотным телом, а значит, случалось иногда так, что его ум, столкнувшись с определенной задачей, озадаченно замирал, либо пасовал в нерешительности.
Вот, например, однажды он задумался (да, да, бывало и такое) над тем, что рано или поздно ему придется покинуть землю смертных. И преподобного Кюнле совершенно не пугала подобная перспектива, вот только не хотелось, чтобы пропадала зря та часть его духовных заслуг, что содержалась в мужском семени. Детей у него не было, да и стоило ли приводить невоплощенное создание в эту юдоль страданий? А с другой стороны, подарив кому-то тело, осененное благодатью своей безупречной кармы, разве не мог он тем самым приблизить чье-то погрязшее в двойственности сознание к изначальному Сиянию? Пожалуй, мне нужен наследник, решил Друкпа Кюнле. Да только для этого нужна женщина.
Женщин у Кюнле было великое множество, а именно одна тысяча и семь. Каждую из них он безоговорочно любил, и каждой из них он подарил незабываемую радость – возможность на несколько мгновений выйти за пределы ограничений Сансары. Все женщины, без исключения, почитались им, как существа по сути своей прекрасные, и в этой связи не понимал Друкпа, как из них можно выбрать ту, что будет достойна стать матерью его будущего ребенка. Ум преподобного оказался в тупике, и тогда он достал лук и потянулся к колчану за стрелами.
Но едва хвостовик первой стрелы лег на тетиву, как пространство вокруг озарилось золотистым сиянием, и перед ламой возникла фигура, облаченная в желтые одежды. То была женщина, статная и прекрасная ликом, красотой своей затмевающая всех женщин, которых когда-либо встречал Кюнле за время своих земных странствий. В руке своей она держала пылающий жарким огнем меч, на голове ее сверкала золотая диадема, и нельзя было с уверенностью сказать, что именно является источником нестерпимо чистого света: может меч, а может диадема, а может и ее осененные небесной мудростью глаза, или же все это одновременно. Друкпа Кюнле понял, кто явился к нему, склонил голову и сложил ладони в форме почтенного приветствия.
– Приветствую тебя, Палден Лхамо, великая Защитница, идущих по Пути, пришедшая ко мне в форме желтой Дюсел! Да пребудешь ты вовеки в сердце моем!
– Я – это ты, ты – это я, – ответила Защитница. – А чтобы найти женщину, достойную продолжить род Кюнле, сохранить Традицию и укрепить Учение, выпусти свои стрелы в южном направлении. Ты найдешь сразу трех. Одну из них тебе придется убить, другую – унизить, а третья станет матерью твоего наследника.
Промолвив это, прекрасная женщина в желтых одеяниях исчезла, а лама склонил голову в согласии, хоть и не по нраву пришлись ему слова ее. Он не мог уразуметь, как убийство и унижение, согласуются с учением о Просветлении, однако положился на мудрость Защитницы, вовек пребывающей в его сердце. И одну за другой выпустил три стрелы на юг, в направлении скрытого за горными вершинами, родного Бутана.
Затем лама Кюнле выпил горячей цзампы, собрал свои нехитрые пожитки в заплечный мешок, и двинулся в путь. Шел он три дня и три ночи, а на утро четвертого дня спустился с предгорья Чхуюл и оказался в крошечной деревушке, где доживали свой век около полутора десятков семей, которые не пожелали переселяться в большие поселки, подобно молодежи, покинувшей родной край в поисках лучшей жизни. Посреди селения стояла небольшая ступа, предназначенная для вознесения молитв, а в ее крыше, в самом символе самозарождения, торчала стрела, в которой зоркий лама сразу же опознал свою собственную.
Вокруг ступы, мелкими дрожащими шагами, ходила дряхлая старуха, и преподобный, вспомнив напутствие Палден Лхамо, невольно вздрогнул. Он заозирался вокруг, в поисках других женщин, но деревенский двор был пустынен и тих. Старуха неустанно натаптывала круг за кругом вокруг ступы, повторяла мантру шести Сокровищ и взывала к милости… преподобного Друкпа Кюнле. Лама подошел ближе, поприветствовал ее и спросил:
– Как давно ты молишься, почтенная?
– Сегодня – с самой зари, а так – уже почти полвека, – был ответ.
– И как часто ты взываешь к милости ламы Кюнле?
– Каждый день, на протяжение тридцати трех лет, с тех пор, как услышала несколько историй о его подвигах.
– А встречала ли ты его хоть раз воочию?
– Нет, ни разу! Мне сто семь лет, я дни мои сочтены, и я, наверное, никогда не удостоюсь этой великой радости, – вздохнула старуха.
– А что бы ты сделала, если бы встретила его?
– О, когда я была еще не так стара, я мечтала преподнести ламе Кюнле свое тело, но теперь… Теперь я вряд ли смогу даже поднести ему чашу с крепким чангом.
– А вот и нет! – воскликнул лама. – Друкпа Кюнле – это я!
Женщина от неожиданности вскрикнула, глаза ее наполнились слезами радости и она, несмотря на свою дряхлость, трижды склонила голову к стопам преподобного и произнесла:
– Что бы ни случилось, я принимаю Прибежище в тебе!
Лама благословил ее, и они отправились в ее хижину. Там старуха накормила преподобного, и налила ему крепчайшего чанга. От такого приема лама разомлел и даже на время забыл о своей миссии, но затем вспомнил о напутствии Палден Лхамо, и нахмурился. Подумав, что семи чаш чанга не достаточно, чтобы напоить святого подвижника, женщина покинула дом, но совсем скоро вернулась в сопровождении своих соседей, тоже пожилых людей. Каждый из них почтенно отзывался о ламе, просил благословения и угощал его крепким ячменным самогоном. Кюнле исполнился величайшего расположения к этим людям, и не понимал, как он может убить, либо унизить старуху, что так хорошо к нему относилась. Вариант женитьбы на ней он категорически отвергал.
Он посмотрел на нее сквозь полуприкрытые веки и увидел стоящих рядом с ней Владык Смерти. Линия жизни старухи должна была прерваться сегодня ночью. Тогда лама вышел из хижины и направился к ступе. Убедившись, что за ним никто не подглядывает, он прошептал особую мантру, и стрела, торчавшая в крыше, упала в его руки. Зайдя обратно в дом, Другпа Кюнле направил лук на хозяйку дома и, без колебаний, выстрелил.
– Убийца! Убийца! – закричали соседи, разбегаясь, кто куда.
– Не называйте его так, – прошептала старуха и испустила последний выдох.
После этого лама вышел из хижины на открытое место, поднял над головой руку с луком, в котором не было стрел, громко заявил:
– Ваша соседка приняла освобождение из рук того, кого почитала более всего. Ее тело я положу в темную кладовку, а когда пройдет семь дней, она окажется в пространстве Благих Будд. Все это время я буду жить в ее доме, чтобы никто из вас не подумал извлечь тело из кладовки.
Он так и сделал. Утром седьмого дня в деревню явился сын почившей старухи, и со страшным воплем ворвался в дом матери:
– Ты, нечестивый бродяга, посмевший называть себя ламой Кюнле! Ты обманом проник в мой дом, убил мою мать и надругался над ее телом, не дав соседям похоронить его, как заведено обычаем! Готовься принять смерть!
В ответ на это лама лишь слегка приподнял голову. Мужчина, увидав такой спокойствие, испугался, и, минуя преподобного, направился прямиком к кладовке. Он распахнул дверь, но вопреки своим ожиданиям, увидел не разложившийся труп матери, а мерцающий радужным светом силуэт. Только один палец на ноге, мизинец, был цвета бренной плоти.
– Вот незадача, – пробормотал Кюнле. – Малость недодержали.
Сын покойной тут же бухнулся ему в ноги, припал к стопам преподобного, стал благодарить его и просить прощения за нанесенные оскорбления. Кюнле указал на светящееся всеми цветами радуги тело, и сказал:
– Не забудь похоронить палец. Из-за него твоя матушка не может переступить порог Царства Будд.
И лама отправился дальше, на юг, куда улетели две остальные пущенные им стрелы.
На пути его возникла гряда черных гор, но Кюнле обогнул их с восточной стороны, так как помнил, что второй свой выстрел произвел с силой намного превосходящей первый, да и к тому же задрал лук повыше. Он знал, что в этих горах никто не живет, и рассчитывал отыскать вторую стрелу в долине, что располагалась за ними.
Так и оказалось: в небольшой яблоневой роще, раскинувшейся на зеленом просторе долины, в ветвях дерева, усеянного плодами, пестрело ярко-желтое оперение. Однако преподобный не спешил снимать стрелу с дерева – как и всякий наученный жизнью человек, он сперва огляделся по сторонам. И, несмотря на эту предосторожность, все равно был застигнут врасплох. В нескольких шагах от него стояла девушка, опираясь рукой о древесный ствол, осветляя зелень листвы своей белой кожей. Она была почти что обнажена, если не считать повязок на самых интимных местах. К тому же девушка была молода и очень красива. Особой прелести ей прибавляла утонченная хрупкость стана и отсутствие загара. Распущенные волосы ее были цвета спелого ячменя, хоть сейчас пиво вари, длины их хватало ровно настолько, чтобы прикрыть небольшие округлые ягодицы. В руке красавица держала надкусанное яблоко.
– Приветствую тебя, добрый путник, в наших славных краях! – бархатным голосом произнесла девушка.
– Приветствую и тебя, милая девушка! – ответил Кюнле. – Позволь спросить, далеко ли до ближайшего селения?
– Две ночи и один день ходьбы, – ответила она, поправляя длинный локон.
– А что же ты делаешь здесь одна, вдали от людей?
– Я здесь в поисках еды, которая насытила бы меня, и одежды, которая прикрыла бы мою наготу, – ответила девушка и смущенно улыбнулась.
– А что же эти чудесные, спелые яблоки? Они не могут насытить тебя?
Девушка посмотрела на яблоко, что держала в руке, так будто впервые его увидела, и уронила его на землю.
– Нет, такая пища не для меня.
– А что же ты обычно ешь? – спросил лама строго. – Что было у тебя на завтрак?
– Мясо того, кто надкусил этот плод, – сказала девушка и обнажила острые зубы.
Тогда Сумасброд сделал шаг по направлению к ней и спросил:
– А как быть с одеждой? Что ты носишь обычно?
– Единственная одежда, что может согреть меня – это кожа добрых путников, спускающихся в эту долину, – ответила она и сбросила с себя ткань, прикрывающую срамные места.
– Насчет еды не знаю, – сказал лама, подходя еще ближе, и развязывая пояс, поддерживающий его накидку, – но приодеть тебя я смогу. Накинь-ка вот что!
И выкрикнув это, он совершил немыслимое. Оттянув кожу, обрамляющую то, что называлось Сверкающим Алмазом Мудрости, он накинул получившийся мешок на голову девушке, и укрыл ее до самых ног. Оказавшись в таком плену, она принялась вертеться и дергаться, чтобы освободиться. Друкпа Кюнле без капли сожаления наблюдал, как движения ее с каждым разом становились все слабее и слабее, пока, наконец, не стали совсем вялыми. Она задыхалась. Тогда преподобный снял кожаный мешок.
Вместо белокожей девушки перед ним стояла настоящая демоница – чешуйчатая, рогатая, покрытая густым мехом в самых немиловидных местах, источающая смрад и слизь.
– Ну как, – усмехнулся Кюнле, – согрел я тебя?
– Ты унизил меня, лама! – прорычала демоница. – Да так сильно, как никто меня еще не унижал. Теперь даже мелкие бесы из Адских миров будут потешаться надо мной!
– Это еще ничего, – ответил лама. – А каково пришлось девушке, тело которой ты использовала для своих нечестивых потребностей?
И Священный Сумасброд стряхнул с яблоневой кроны свою стрелу, сжал ее в кулаке, и принялся хлестать демоницу по спине, плечам и рогатой голове, выкрикивая при этом мантры очищения и изгнания. Адское отродье бросилось наутек, стараясь увильнуть от хлестких ударов, но лама не отставал от нее ни на шаг. Так, короткими перебежками, они продвигались строго на юг, пока на горизонте не показались разноцветные крыши поселка, достаточно большого, чтобы в нем имелся небольшой храм и кладбище. Их путь занял чуть более суток, из чего следовало, что демоница не слишком-то спешила, когда шла от поселка в долину.
К тому времени, когда они оказались в селении, демоническая сущность не могла уже терпеть побоев и звука священных слогов и, отделившись от тела плененной ею девушки, провалилась под землю. Резкий хлопок, сопровождавший это явление, привлек внимание жителей поселка. Люди вышли из домов на улицы, и увидели преподобного, склонившегося над изможденным телом юной девушки.
– Это она, она! – раздались крики. – Нашлась! Но она мертва! А вот и убийца!
– Оставайся на месте! – воскликнул крепкий мужчина, делая шаг по направлению к ламе. – Мы будем судить тебя за похищение и убийцу нашей землячки!
– Ну это вряд ли! – возразил лама. – Посмотрите на тело этой несчастной! Что вы видите? Вот здесь и здесь – темные пятна. Среди вас есть духовное лицо?
– Есть! – сказал местный лама и вышел вперед.
– Что означают сии пятна?
– Это места, через которые в тело убиенной вошла и вышла демоническая сущность!
– А кого ты видишь перед собой? – лукаво прищурился Кюнле и сложил пальцы в мудру традиции Ваджраяна.
– Я вижу перед собой моего собрата по Пути, почтенного ламу…
– Тут остановись, – оборвал его Кюнле, и обратился к людям. – Очевидно, что это не я умертвил эту девушку. Так что бросайте топоры и вилы, и готовьте погребальный костер.
– Ежели ты лама, – ухмыльнулся тот самый крепкий мужчина, который минуту назад хотел его судить, – так может, ты проведешь погребальный обряд.
– Это можно, – кивнул Кюнле.
– Так может, ты и тело отнесешь на кладбище?
– Быть посему, – опять кивнул преподобный. – Я доставлю тело. А тебе, за твою дерзость, я предсказываю следующее: ты не умрешь до тех пор, пока не отнесешь всех своих родственников на кладбище.
Услыхав это, деревенский мужик преисполнился отчаянья и поспешно удалился. А Священный Сумасброд поднял с земли обычную палку, подошел к телу девушки, и принялся ритмично бить по нему, приговаривая слова священных мантр. Толпа не смогла подавить крик, когда труп поднялся и сам отправился к местам захоронений. Добравшись до нужного холма, девушка сложила руки на груди в знак благодарности, и улеглась, в ожидании кремации.
Когда погребальный обряд был завершен, староста поселка, благочестивый и мудрый человек, пригласил ламу в свой дом, чтобы тот мог совершить омовения, поесть и отдохнуть.
– Благодарю, – сказал лама, – я принимаю твое приглашение. Жди меня с минуты на минуту.
Лама подождал, пока гостеприимный хозяин скроется в доме, а сам подошел к ближайшему забору, и принялся справлять малую нужду. Среди местных детишек, исподтишка наблюдавших за ним, пополз восторженный шепот, но преподобный лишь шикнул в их сторону и удовлетворенно поправил накидку.
Затем лама вошел в дом, где ему сразу же омыли стопы и воздали прочие почести уместные при приеме очень важных гостей. Хозяин радостно пригласил его садиться за стол, а Кюнле ответил, что хочет прежде склонить голову перед домашним алтарем. Его провели куда нужно, и первым, что он увидел, была его третья стрела, – обернутая в шелк, она возлежала на алтаре у стоп милостивого Бодхисаттвы.
– Кто нашел эту стрелу? – спросил он у хозяина дома.
– Моя жена, Палзанг, – был ответ.
– Как все непросто в мире сансарических страстей, – вздохнул лама и принялся развязывать пояс, поддерживающий его накидку.
Предсказание Палден Лхамо, как того и следовало ожидать, сбылось, и красавица-Палзанг родила достойного продолжателя Традиции Кюнле. Да и муж ее не остался обиженным – лама умел награждать тех, кто смиренно признавал его первенство по праву духовных заслуг. Погостив некоторое время у этого достойного человека, Друкпа Кюнле вновь отправился странствовать по горам и долинам Гималайского хребта.
Лук и стрелы он, конечно же, захватил с собой, хотя тех, кто надеялся, что он забудет свое оружие при сборах, было более чем достаточно. Дело в том, что за время своего проживания в поселке, преподобный успел преподать несколько уроков стрельбы ребятишкам, которые бегали за ним по пятам. Говорят, все они, повзрослев, стали отменными лучниками, каждый из них основал свою школу стрельбы, и передал секреты мастерства детям. Так что даже сейчас, в нашу беспросветную Эру Мрака, можно порою встретить людей, которым достаточно всего трех стрел, для того чтобы овладеть мастерством достижения целей.
Вопрос: Вдруг кто-то прочитает) Понравилось?
| 1. Очень | 0 | (0%) | |
| 2. Не очень | 0 | (0%) | |
| 3. Оставило безразличным | 0 | (0%) | |
| Всего: | 0 | ||
@темы: Юмор, Ремесло, Литература, Творчество
-
-
25.02.2015 в 22:07Поэтому такое дело - если к осени не найдёшь другого художника или не передумаешь, то пиши. Примерно в октябре. Надеюсь, там будет другой малость ритм и я, может, возьмусь.
Прям ритмика приятная, даже заразилась слегка =)
-
-
26.02.2015 в 15:52