Яд...

Listen or download Alice Cooper Poison for free on Prostopleer

Listen or download Tarja Turunen Poison for free on Prostopleer

Вопрос: Какой яд лучше?

1. Элис Купер		2	(66.67%)
2. Тарья Турунен		1	(33.33%)
Всего:		3

---

Неподражаемая Нина Хаген и сильнейшее исполнение

Listen or download Jai Mata Kali Jai Mata Durge for free on Prostopleer

---

JAI KALI MA!

Listen or download Кали - устраняющая неведение... for free on Prostopleer

---

46

Число 46, это число галактики, когда планеты пребывают в твердом состоянии, каждая на своей орбите. Это есть порядок космического масштаба, времени и пространства. При упрощении числа мы видим 46=4+6=10=1+0=1, когда человек осознает целостность структуры, он видит порядок и твердь. При осознании этого он восходит на новую ступень восприятия мира и изменяет текущее состояняе бытия. Число 46=23+23=2+3+2+3=5+5=10, разбивая число на составные мы видим, что число тверди внутри состоит из волн отражений огня. Само число мужское и если мужчина его не осознает и не примет его психику, о может погибнуть или умереть. Для мужчин которые заняты физическим трудом и не обременяют себя чувствами, это число перемен и обращения к молодым телам женщин. Так если взять число полноты кармы 80-46=34, мы видим что -10 лет возраст женщин которых выбирают такие мужчины. Как правило такие женщины не смогли во время обзавестись семьей и являются лакомым куском для пожилых мужчин, которым приелась семейное однообразие.

Молитва выправляет путьТайное значение числа 46=40х6=240=2+4+0=60=6, когда вы преобразовываете стихии огня, воды, земли и воздуха формируя систему. Для управления необходимо осознать, что стихии отличаются только своей плотностью тела сознания. Это завершение первого круга сороков, который преобразуется в систему и сжимается до уровня точки. Эта точка является твердью воспоминаний единого этапа жизни. Теперь сознание возвращаясь в этот дом извлекает все новые мгновения жизни изменяя окраску и оценивая, как бы оно поступило с высоты прожитых лет. Тайное число показывает как наступает срок 6 которая должна стать 1. Такое преобразование развивает наше сознание которое есть 0, каждый раз возвращаясь к месту, когда мы поступили данным образом. Мы переживаем новый опыт, вариант, который имел быть место и теперь будет на уровне нашего сознания. Самое главное при таких моментах осознавать, что ваше мышление не просто время провождение, а важная работа по преобразованию вашей жизни. Это есть истинная молитва, где события вашей жизни прорастают в теле сознания обретая сотни, тысячи путей переживания данной ситуации.

@темы: Путь, Картина мира

---

МАРШРУТ №46

Греция-Болгария-Румыния-Молдова-Украина(через ЮБК)-Россия-Грузия.

@темы: Путь, Картина мира

---

Леонард пророк.

Мое настроение вот уже месяц как.
Только сегодня посмотрел перевод. Как ты мог знать, Леонард? Как?!

Listen or download Famous blue raincoat for free on Prostopleer

Leonard Cohen

Famous Blue Raincoat

It's four in the morning, the end of December
I'm writing you now just to see if you're better
New York is cold, but I like where I'm living
There's music on Clinton Street all through the evening.
I hear that you're building your little house deep in the desert
You're living for nothing now, I hope you're keeping some kind of record.

Yes, and Jane came by with a lock of your hair
She said that you gave it to her
That night that you planned to go clear
Did you ever go clear?

Ah, the last time we saw you you looked so much older
Your famous blue raincoat was torn at the shoulder
You'd been to the station to meet every train
And you came home without Lili Marlene

And you treated my woman to a flake of your life
And when she came back she was nobody's wife.

Well I see you there with the rose in your teeth
One more thin gypsy thief
Well I see Jane's awake --

She sends her regards.

And what can I tell you my brother, my killer
What can I possibly say?
I guess that I miss you, I guess I forgive you
I'm glad you stood in my way.

If you ever come by here, for Jane or for me
Your enemy is sleeping, and his woman is free.

Yes, and thanks, for the trouble you took from her eyes
I thought it was there for good so I never tried.

And Jane came by with a lock of your hair
She said that you gave it to her
That night that you planned to go clear --

Sincerely, L. Cohen

Леонард Коэн

Знаменитый Синий Плащ

Четыре поутру, декабрь истекает
Пишу тебе просто узнать как бываешь
В Нью Йорке прохладно, но я не хвораю
Под вечер на Клинтон оркестрик играет.
Я слышал ты строишь свой маленький домик подальше в пустыне
Ты жизнь коротаешь за зря, хоть пиши, что ты делаешь ныне.

Да, и Джейн заглянула с той прядкой волос,
Что ты дал ей тогда не всерьез,
Когда ты решил все забыть
Удалось ли забыть?

В последнюю встречу ты выглядел торным
Твой плащ знаменитый, тот синий, надорван
Ты мчал по перрону, встречал каждый поезд
Вернулся без Лили Марлен, беспокоясь

Ты Джейн угостил каплей жизни с тобою
И она воротилась ничьею женою

О, я вижу - ты с розой в зубах
Еще один тать-конокрад

Вот Джейн пробудилась

Она шлет привет

Ну, что рассказать тебе, брат мой, убийца
Какие слова тут найти?
Ты знаешь - скучаю, ты знаешь - простил я
И рад, что скрестились пути

И если до нас доведет тебя доля
Твой враг будет спать, его женщина - вольна

И еще, Джейн избыла печаль своих глаз,
Ту, что видел я раньше не раз, это ты ее спас

Да, и Джейн заглянула с той прядкой волос,
Что ты дал ей тогда не всерьез,
Когда ты решил все забыть …

Всегда твой, Л Коэн.
© Copyright: Михаил Абрамов, 2009

---

Перечень наград

РИДДХИ
– (санскр.), необычные или оккультные силы, их восемь: пракамия, махима, лагхима, ишатва, гарима, вьяпти, вашита, анима. Согласно другим источникам их названия: анима, махима, корима, лахима, прапти, прахамиям, эсатхувам и васитхувам. Риддхи – паранормальные телесные или психические способности, обретаемые благодаря практике йоги. Физические риддхи обретаются через освоение и просветление первостихий, имеющихся в теле, откуда появляется власть над первостихиями во внешнем мире. Так, господство над первостихией огня дает йогу возможность не гореть в огне, переваривать все что угодно и прочее; господство над стихией ветра – летать по воздуху. Психические риддхи означают прямое видение состояния сознания других людей, связь с иными мирами (адским, небесным и прочими), знание своих и чужих прошлых и будущих жизней, управление процессом перевоплощения и так далее. Во всех традициях, описывающих методы получения риддхи, подчеркивается, что ими не следует увлекаться, иначе они станут соблазном. Риддхи являются лишь симптомом духовного прогресса, причем не непременным, а если они становятся чисто техническим умением, то сродни высшему цирковому искусству и духовно опасны. В частности, некоторые парапсихологические способности считаются главнейшими препятствиями для самадхи: ясновидение (адарша-сиддхи или дивья-сиддхи), яснослышание (шравана), пророчество (пратибха-сиддхи), сверхчувственность (ведана-сиддхи), сверхвкус (ашвадана-сиддхи), сверхобоняние (варта-сиддхи).
Высшим риддхи (парасиддхи) является реализация высшего «Я» – Парашивы.

Сиддхи.
Божественное око (дивьячакшус), божественное ухо (дивьяшротра); знание чужих мыслей (парачиттаджняна).

Ясновидение, яснослышание, телепатия, осведомленность о будущем (или прошлом), левитация, совершенная интуиция, способность быстро перемещаться на большие расстояния, телепортация, становиться невидимым по своему желанию, обходиться без сна, задерживать дыхание и сердцебиение на долгое время (неделями), обходиться без еды и воды, являть себя одновременно в двух и более разных местах, лечить болезни, воскрешать, способность материализовывать предметы, направлять события в нужное русло и др.

@темы: Путь, Картина мира, Для себя, чтобы не забывать

---

Для настроения дня грядущего

---

Генератор Новогоднего (и почему-то кошачьего) настроения. Ручку дергаем!

10.12.2011 в 20:44

Пишет  Hedin:

Для новогоднего настроения
За позитив спасибо  Napoleonchik
Жмем ручку и путешествуем во времени.

---

Дом о девяти порогах. Порог 1 (6-9) Неокончательна редакция

6

Победителя весенней 1898 года студенческой олимпиады, устраиваемой ежегодно Императорским имени святого Владимира университетом города Киева, определить оказалось весьма трудно. Однако, после некоторых колебаний, судьи назвали его имя: Эдуард Воропаев. Студенты и преподаватели физико-математического факультета возликовали. Абсолютный король пятиборья, победитель двух прошлых лет, был, наконец, свергнут. И сделал это их Воропаев, их непревзойденный Эд. Сам победитель, казалось, не разделял всеобщей эйфории, – он стоял на пьедестале, и на медаль, болтающуюся на груди, смотрел строгим оценивающим взглядом. Многие его сокурсники узнали этот взгляд, равно как и другую отличительную особенность его владельца – принципиальное, едва ли не болезненное отношение к своей прическе. Волосы Воропаева лежали ровно и гладко, будто бы и не было изнурительного, потного и жаркого противостояния.
В беге Эд взял первенство, но стрельба из лука сорвалась, резко, в один миг, в унисон судорожному предательскому выдоху. Бесстрастный жребий не позволил ему скрестить шпаги с основным конкурентом, и каждый из них одержал неоспоримую победу над своим противником. При оценивании плаванья судьи единогласно пришли в замешательство – оба фаворита олимпиады финишировали вместе, корпус в корпус.
Все рассудил конкур. Жеребцы попались строптивые, а барьеры – сложные, не по студенческим меркам завышенные. Но каково же было удивление лучшего наездника университета прошлых лет (жесты его выражали безусловную уверенность в собственном мастерстве), когда Воропаев избежал ошибки на последнем препятствии, и красиво, хотя и по купечески, соскочил с лошади уже в качестве нового чемпиона университета.
Эта победа отнюдь не являлась основной его вехой – за Эдуардом числились заслуги и большего калибра.
Доучившись до шестого семестра, Воропаев снискал репутацию талантливого и очень перспективного молодого ученого. Он стал буквально всеуниверситетским достоянием, которого преподаватели с гордостью называли золотым самородком, и на которого равнялись прочие студенты физмата. Словом, не лишним будет подчеркнуть, что был Эдуард Воропаев, и были прочие студенты. Сфера его интересов, кроме химии, астрономии и математики, охватывала почти все области физики, начиная от гидравлических изысканий Архимеда, заканчивая пугающими воображение среднего обывателя радиационными опытами супругов Кюри. Основным, так сказать, коньком юного физика была молекулярная теория, и в частности две наиболее прогрессивные ее ветви – электричество и магнетизм. Просто увлечением назвать это было уже нельзя – Воропаев испытывал страсть, он болел этим и ради этого жил. Весьма редкое явление, когда молодой студент, который не заучивает теоремы и очень мало времени уделяет книгам, чувствует себя в науке, словно рыба в океане, объясняется весьма просто – он видит за буквами и цифрами процессы реальной жизни. И в таком, исключительно практическом аспекте, заключается, по его собственному мнению, ключ к успеху.
К концу второго курса многие преподаватели не считали зазорным посоветоваться с девятнадцатилетним дарованием. Такой доверие старших коллег было заслужен тем, что к этому времени, он уже успел, в свежей и дерзкой манере, повторить и подтвердить некоторые эксперименты Ампера, Фарадея и Вебера. Мало кто осмеливался перечить ему, почитая Воропаева за одержимого, и он всегда имел в своем распоряжении главную физическую лабораторию университета. Поговаривали, что Эдуард находится на грани сенсационного научного открытия. Разные ходили слухи. Профессора и студенты, завистники и товарищи (а таковые водились в избытке, вопреки всеобщему мнению о крайней нелюдимости ученых), выспрашивали друг у друга всевозможные, как имевшие место, так и вымышленные, подробности, но им удалось узнать лишь то, что эксперименты Воропаева каким-то образом были связаны с нашумевшей теорией «максвелловского демона».
Но, вскоре Эдуард удивил всех. Весна 1898 года достигла разгара и, неожиданно для студенческого общества, он оказался замеченным в популярном питейном заведении, в компании молодых людей и дам с сомнительной репутацией. Тогда-то все и поняли – даже самые горячие энтузиасты и отборные самородки нуждаются в отдыхе. А на следующий, после грандиозной попойки, день, Эд (друзей он просил называть себя именно так, ибо полное свое имя недолюбливал) вдруг заявил, что будет участвовать в спортивной олимпиаде. Все посмеялись над удачной шуткой, так как думали, что спортсмен из него никудышный. Однако, Воропаев возразил, что у него было весьма активное отрочество, и вскоре после сказанного доказал это. Талант, как известно, талантлив во всем. Имелось бы только желание.
Едва ли не самый главный парадокс истории заключается в том, что судьбы выдающихся людей очень часто начинаются самым обыденным манером. Исключений мало, и едва ли не все они – достояние мифологии. Самых первых своих шагов по капризной жизненной стезе Эдуард Воропаев не помнил, да и вряд ли в них было что-то исключительное. Зато хорошо запомнились ему шаги решающие, определившие наперед и его успехи в науке, и его целеустремленный подход ко всем прочим начинаниям.

7

«Эдик станет известен на весь цивилизованный мир. Будет считаться дурным тоном – не знать его имени», – часто слышал он подобные слова от своего отца, потомственного купца Василия Воропаева. И хотя любящий родитель и пророчил сыну будущее великого негоцианта, мальчик с ранних лет знал, – дело предков он продолжать не станет. Источник этого знания, несмотря на свою полную анонимность, был весьма авторитетен, – Эд называл его своим чутьем, – и он, однако, грядущую мировую славу не отрицал. Воропаеву, конечно, не по душе было прерывать славное дело, основанное еще его прадедом Степаном Евпатьевичем, но более того не лежала его душа к торговле сахаром и спиртом. Быть может виной тому стал его отец, либо первый учитель, но скорее всего так того требовала его звезда, невидимый ориентир его личной судьбы. Не смотря на, и даже благодаря научному складу своего ума, в предначертание свыше Эдуард верил, но первопричиной его, вопреки общественному заблуждению, он считал не безликое и абстрактное существо, а вполне конкретный и естественный закон. Определенным людям этот закон велит стать известными и почитаемыми, а другим – запрещает, подобно тому, как молекулам кислорода и водорода суждено войти в состав воды, а, к примеру, хлору – никогда и ни при каких обстоятельствах. И глупо, и весьма наивно, думал Эд, навешивать на этот закон седую бороду и белоснежные одежды и приписывать ему способность извергать молнии из несуществующих очей.
Как-то раз, в пятилетнем возрасте, он долго смотрел на ночное небо, и тогда, как казалось, ему открылась главная тайна мира. «Звезды это отражение людей на небе. Каждый человек – звезда, каждая звезда – человек. Вот только на небе все хорошо и светло, а у людей – как получится. А если найти среди множества звезд свою и долго-долго смотреть на нее, то можно самому стать звездой, и жить тогда станет хорошо и светло». Ночи напролет, не по годам смышленый мальчик смотрел вверх и искал свое отражение, но никак не мог найти, ибо все звезды были ему любы и в свечении каждой он видел что-то особенное. А в первом классе общеобразовательной гимназии Эдик узнал, что Земля делится на два полушария, точно так же, как и небосвод, и решил, что отражения жителей Севера находятся где-то в Южной Африке, и наоборот. Ну а в возрасте одиннадцати лет он вдруг отчетливо уяснил, что большинство людей по своей сути – дрянь, и посему глупо, и весьма наивно думать, что звезды имеют к этой дряни какое-либо отношение.
Но, вопреки всему, он продолжал изучать далекие светила, и чем старше становился, тем рвение его делалось сильнее. Необъяснимый азарт, известный каждому ученому, овладел Эдуардом. Со скоростью лесного пожара интерес его перекидывался на все новые и новые области физических наук. Талант Воропаева долгое время оставался незамеченным. Следовать традиционной учебной программе он не мог и не хотел – слишком много различных дисциплин преподавалось в гимназии, и слишком мало времени было у молодого человека, чтобы тратить его на что-либо кроме «однонаправленного движения заряженных частиц». Много нервов было истрачено и целых три гимназии сменено, прежде чем Эдуард Воропаев встретил, наконец, Ивана Фомича Воронова. Этот педагог среди ученых и ученый среди педагогов впервые сумел разглядеть в обыкновенном рассеянном школяре искру настоящего таланта. Именно Воронов посоветовал отцу мальчика откладывать сбережения на обучение сына в университете, и именно он, по доброй воле и по собственной инициативе, взялся преподавать Эдику специальный курс наук, который обгонял программу гимназии на много лет.
К слову сказать, Василий Воропаев будущее сына распланировал на десятилетия вперед, и обучение на физико-математическом факультете в планах тех вовсе не числилось. В ответ на просьбу Эдуарда и рекомендации Воронова, он обнадеживающе кивал и отпускал туманное «поживем – увидим». Денежные средства же он целиком направлял в оборот, в дело жизни – купеческий промысел, в коем и должен был применить свой уникальный дар юный наследник, после того, как «научная блажь» выветриться из его головы, уступив место рациональному рассуждению. Отеческой стратегии так и не суждено было сбыться, и это стало основой самой большой размолвки семейства Воропаевых, и, единовременно – решающим поворотом на жизненном пути Эдуарда.
С самого детства юноша увлекался спортивными играми, охотой и конной ездой, читал много литературы научного направления, из беллетристики же любил Достоевского и Бальзака. Фантазеров вроде По и Гоголя отвергал как плодителей недостоверности. Исключение делал лишь для Жюля Верна, все по той же причине – физика и астрономия, пусть даже мимикрировавшие под легкомысленную выдумку, пленяли его ум бесцеремонно. Воспеватели же человеческой природы, ее пороков и добродетелей, а также исследователи устройства социальных взаимоотношений, задевали в пытливом юном уме совершенно иные струны.




8

Будучи единственным ребенком в семье успешного купца, Эдуард до определенного возраста не знал многих жизненных хлопот, коими была полна жизнь большинства его сверстников. Впрочем, и вовсе беззаботным отрочество его назвать было нельзя. Родительские упреки о бесполезности занятий физикой нагнетали чувство постоянного морального неудовлетворения, позже оно развивалось в нервозность и озлобленность на окружающих. Едва он садился за учебник – входила мать и требовала помощи в перетаскивании мешков, либо, чего хуже, в уходе за лошадьми, запах которых Эдуард на дух не переносил. «Любишь ездить – люби и ухаживать», – говорила Прасковья Воропаева, чем ставила сына перед сложной этической дилеммой. Ездить-то он любил, но не более… Под вечер приходил отец, вялый, румяный и пахнущий спиртом. Он небрежно трепал наследника за ухо и клал перед ним на стол ворох бумаг, с той целью, чтобы будущий купец учился вести учет, ведал транспортными, закладными и прочей торговой премудростью. Задача Эдуарда была не слишком уж сложной – всего-навсего перепроверять отцовские документы, но и она жала ему, как неразношенные ботинки. Во-первых, занятие это забирало драгоценное время, которое можно было потратить, положим, на изготовление гальванического элемента, во-вторых, его очень злило сознание того, что подобные расчеты мог произвести даже соседский мальчишка второклассник. Но отец требовал от него отнюдь не верных калькуляций, – в закладных редко встречались ошибки, – он попросту хотел, чтобы сын впитывал торговлю сызмальства и привыкал, привыкал, привыкал. Поэтому Василий Воропаев каждый раз с пристрастием вопрошал – что да как, сколько прибытку, да на чье имя вексель.
Эдуард терпел, он учился отрешаться умом во время ненавистных занятий, и планировать свой день так, чтобы хватало времени и на науку. Где-то, в потайном уголке своей души, он все еще верил в личную звезду, освещающую путь во мраке косности и ограничений. Быть может именно благодаря этому, он так и не разучился любить людей, даже когда эти самые люди в упор не хотели видеть его настоящую суть. Мечта оставалась мечтой – подарить человечеству радость технического прогресса, сделать великое открытие, улучшающее качество жизни и, как говорят в Англии, the last, but not the least, оставить свое имя на страницах мировой истории.
Но не все шло так гладко, как бы ему хотелось. Имелся за Эдуардом поступок, о свершении коего он горько жалел, но пересматривая который, понимал, что поступи он иначе, и все его мечты рухнули бы враз, со страшным треском.
Всякое знаменательное событие, качественно меняющее жизнь людей, имеет свой исток – набор происшествий менее значительных, оказывающихся, однако, при внимательном их анализе, ключевыми, либо же теми, что свели незримыми путями все обстоятельства в одной точке, в коей и дόлжно было свершиться вышеупомянутому событию. Иными словами: в лесу начался дождь – белка высунулась из дупла – первый охотник засмотрелся на белку – второму охотнику померещился лось – произошел несчастный случай на охоте.
Цепочка происшествий, сделавших Эдуарда Воропаева именно тем, кем он является, берет свое начало весною 1893 года, а именно погожим солнечным утром 16-го апреля. При более дотошном разбирательстве, точку отчета можно было отследить и ранее, да только занятие это требует дополнительных сведений и аналитических способностей, коими мы, в скромных своих познаниях, не обладаем. Да и не к чему оно вовсе.
Было воскресение, но вместо церкви, Василий Воропаев повел своего сына на промышленные склады. Около полудня ожидался обоз с крупной партией ячменного спирта, и потомственный купец решил лично проконтролировать данную процедуру, а заодно и показать сыну, как следует производить прием товара. Эдик пребывал в полусонном состоянии, и особого интереса к купеческой повседневщине не испытывал. Отец же, наоборот, был весьма возбужден, он то и дело потирал руки и издавал рычащие утробный звуки в предвкушении грядущей сделки. И он имел, надо сказать, все резоны испытывать подобное нетерпение, ибо ожидаемая операция была не просто выгодна – она была выгодна вдвойне. Хотя и не вполне законна. Но это уже, как говаривают купцы с одесского Привоза, гешефт не про наш кошелек.
Здесь было бы уместно задать вопрос: «Какое отношение к этой сделке имеет одесское купечество?» Ответ предельно прост: «Самое что ни на есть прямое!» Именно из этого достославного уездного городка, из главного транспортного узла Империи, открытого как для сухопутного, так и для морского сообщения, и ожидал Василий Воропаев свой горючий груз.
Данную сделку он и двое его компаньонов планировали в течении нескольких месяцев, и содержали все ее условия в полнейшей секретности. В сущности же своей она была проста и примитивна, как и все подобные аферы. Первым делом вышеупомянутый спирт, прибывший из-за границы, количеством 100 (сто) бутылок грузился на складах в Одессе, под чутким надзором Фимы Зюсса и уездного смотрителя, уполномоченного таможней. Там же составлялась опись товара, транспортная, страховая и прочие довольно важные бумаги, долженствующие сопровождать ценный груз в долгом пути из Южной Пальмиры до Матери Городов Русских. На этом этапе буква закона никоим образом не нарушалась, за исключением, разве что мелких традиционных взяток, более привычных нашему служащему, чем тот же чай поутру. Затем, раздобревший от переговоров Фима, садился рядом с извозчиком и добросовестно сопровождал его до самой окраины города. Там они прощались, правда, извозчик в дорогом и опрятном костюме отправлялся назад, на Молдаванку, к жене Софочке, а Фима, с горем пополам натянув на свое тучное тело его пыльную одежду, правил лошадей на Киев. Помимо запланированных остановок на принятие еды и ночлег, он совершал еще одну, незапланированную, в городке под названием Балта. Там, прямо в дряхлую Фимину повозку, из придорожной корчмы, хмельные рабочие перегружали еще сто бутылок такого же спирта, получали за то щедрую плату и скрывались в пропитанном сивушными испарениями помещении. Далее, неунывающий Зюсс правил лошадей в стольный град, окраинами, избегая крупных поселений, а по надобности решал вопросы с особо ретивыми придорожными жандармами посредством щедрой взятки. При въезде в Киев он первым делом тайно встречался с Олегом Федоровичем Зарицыным, третьим компаньоном Воропаевской тройки, лицом частным, из бывших полицейских, в кругу управленческом весьма уважаемым. Тот вручал Фиме поддельную транспортную на 200 (двести) бутылок спирта, и уже по городу наш бравый биндюжник мог ехать, не опасаясь проверок. Документ врученный ему был подделан весьма искусно, за что Зарицын получал весьма солидный процент от состоявшейся сделки. Немного позже, отбыв все необходимые по въезду формальности, находчивый Зюсс, доставлял сто бутылок обычного и сто контрабандного безакцизного спирта на склады Воропаева, где радостные подельники обмывали удачный гешефт, по всем правилам купеческой чести.
Такую аферу Василий Воропаев провернул полгода назад, и нынче же желал повторить ее, точь в точь, без сучка и задоринки, на все сто.
Купец стоял у ворот склада, покуривал душистый табак и терпеливо поведывал сыну о премудростях своей благородной профессии. Василий Андреевич, однако, нервировал с каждой минутой все сильнее и сильнее. Он то и дело доставал из кармана хронометр, мельком глядел на стрелки, и чертыхался под нос, несмотря на присутствие несовершеннолетнего Эдуарда. Груз задерживался. Фима Зюсс, ответственный и прожженный извозчик, обещал доставить повозку не позднее полудня, сейчас же был уже второй час. «Ну, мало ли, – думал Воропаев. – Колесо слетело, у рынка толкучка, бог с ним. Но ведь в прошлый раз Фимка прибыл без четверти одиннадцать». Эдик томился от безделья: разваливал ногами старые ящики, и поминутно интересовался, когда они поедут домой.
Но, ни что не вечно, и ожидание прервалось в один миг. С дороги повалил клуб желтой пыли, послышался стук копыт, а затем крик: «Беда! Беда, Васи… ль …дреич!» К складу приблизился Васька, купеческий тезка, паренек лет восемнадцати, исполняющий за малый оклад всяческие мелкие поручения, в том числе и обязанности посыльного. Он соскочил с лошади и уставился на Воропаева, будто бы с виноватым видом.
– Что?! Что, твою душу мать!!! – взревел купец. – Не молчи, стервец, говори!
– Гх… груз… Повозку задержали, – выпалил Васька.
– Где?! Кто?
– На Соломенке, у Скотной дачи. Сам становой пристав и задержал-с!
– О, чертовы дети! – Василий Андреевич схватился за голову. – Эдька, в коляску, живо. Едем, сам править буду!
Не прошло и получаса, как отец и сын уже были на Соломенке. Измотанный предыдущей скачкой Васька поотстал еще на Полицейской. Василий Андреевич зло кривил губы и прощупывал карманы, подсчитывая, хватит ли на спасительный хабар. Становой пристав, конечно, фигура знатная, но и они берут-с, как миленькие, главное грамотно предложить. Говаривали, что по первости пристав мздой не искушался, изображал из себя честного жандарма, видать цену набивал, а спустя два месяца разошелся и завысил прейскурант мало что не втрое. «Эх, жаль раньше не познакомился, не втерся, – думал Воропаев. – Так бы несколько сотен сэкономилось бы».
Задержанный обоз со спиртом представлял собой жалкое зрелище. Повозка лежала на боку, в покрывающем ее брезенте имелось несколько рваных дыр, и что самое страшное – из-под треснувших досок растекалась огромная, резкопахнущая лужа. Воропаев схватился за сердце. Около места происшествия уже начинали собираться зеваки, среди которых было немало пьяниц, слетевшись на спиртовой аромат, словно мухи на мед. Их расталкивали четверо жандармов, а поодаль, у стены ближайшего здания, прислонившись спиной к стене, сидел на стуле становой пристав Игорь Генрихович Чижиков, собственной персоной. Перед полицейским стоял несчастного вида Фима Зюсс, и что-то горячо ему втолковывал.
– Не в добрую минуту встретились, достопочтенный Игорь Генрихович, – начал издалека Воропаев. – Воистину в лихую! Желаю здравствовать и процветать!
– Василий Андреевич! – Пристав пожал купцу руку. – Здравствовать и вам. Как нынче идут дела? С сынишкой пожаловали?
– Да, Эдуарду пора познавать отцовский промысел. Иди-ка, прогуляйся Эдик, – сказал он сыну. – Но, далеко не уходи. – Он повернулся к приставу.– Так кто, стало быть, виновник, катастрофы? Неужто Фимка, сукин сын?
Эдуард, как и было велено, далеко от отца не отходил, и поэтому слышал почти весь разговор, происшедший между Василием Андреевичем и Чижиковым. Додумать же всю цепочку событий, о коих не было упомянуто в той беседе, не составило для сообразительного отрока большого труда.
Хитрый пристав сообщил Воропаеву, что в имевшей место аварии виноват господин Зюсс, чинивший сопротивление, вопреки требованию о подробном осмотре повозки. Он, этот жидок бессарабский, пытался тронуть лошадей как раз в тот момент, когда жандармы принялись пересчитывать бутыли со спиртом, аргументируя свои действия тем, что раз в документе записано двести бутылок, значит и везет он двести, ни более, ни менее. Он, этот извозчик, видать сильно притомился в пути, потому как в докладной, изъятой у него, бутылок, вывезенных из уездного города Одессы, числилось, натуральнейшим образом, сто штук, в чем почтенный Василий Андреевич может самолично удостовериться.
Непонятно было одно, как этот пройдоха-пристав мог достать старую, подлинную транспортную. Из Одессы ему копию гонец примчал, что ли, или Зарицын предал? Далее Чижиков исполнял свой долг, как по накатанной. Показал Воропаеву опись разбитого товара, пояснил предусмотренные в таковом случаем законом меры. Коль так, глаголил невозмутимый пристав, штраф за учиненный беспорядок, при вашем-то доходе, полагается и вовсе смехотворный, Зюсс попадет под следствие, тоже, впрочем, весьма неопасное, а уцелевший по описи товар передается владельцу, то есть вам, господин Воропаев. Сто бутылок имелось, тридцать семь разбилось при падении фургона, стало быть, шестьдесят три остается. Простая арифметика.
Было ясно, как божий день, почему хитрый Чижиков умолчал о контрабандном спирте, и Воропаев, опасаясь как бы самому не пойти под суд, скрепя сердце подарил приставу оставшийся спирт. С компаньонами он вскоре страшно разругался, поставки из Одессы прекратил. Зарицын все же взял свою долю, как он выразился, «за риск», а Фима Зюсс, неведомо какими уловками, вскоре освободился от следствия и отбыл в родной, теплый и щедрый край.

9

Эдуард очень скоро забыл о несчастье, постигшем отца, так как был он энергичным четырнадцатилетнем парнем, а у таковых, как известно забот полон рот. И хоть изучение наук отнимало у него большую часть времени, юный Воропаев не стал уподобляться типичным детям-книголюбам, ограничивающим свою жизнь только лишь в одной ее сфере. Однако, печать так называемой инаковости, постигающей не по возрасту умных людей, не миновала и его. Дворовые и гимназистские приятели не то чтобы чурались его общества, и не то чтобы ставили талант ему в упрек, но, как это часто бывает от подсознательной ребяческой зависти, не доверяли ему до конца. Его звали купаться на реку, и в догонялки с ним играли, однако же, главной привилегии дружбы Эдуарду не доставалось. Ему не доверяли никаких тайн, с ним не шептались по секрету. И не потому, что подозревали в сыне купца подлого доносчика, а из той инстинктивной осторожности, что возникает у людей с низким уровнем интеллекта к более зрелым людям. Он и сам догадался о причине этого условного отчуждения не сразу, а когда понял, то опешил. Как же так, ребята чувствуют в нем взрослого, а со взрослыми – какие могут быть секреты?
Быть может от этого, в сознании мальчика еще больше укоренилось желание быть любимым и уважаемым людьми. Он много размышлял, и старался думать логически, не попадаясь в ловушки инфантильных грез. Так или иначе, а отталкиваться пришлось от своего первого осознанного суждения о людях, что «большинство из них – дрянь». Эту-то «дрянь» он и силился изучить досконально, опираясь на опыт великих психологов и социологов прошлого. «Человеческое общество, – рассуждал Воропаев, – суть те же сообщенные сосуды с известным количеством элементарных частичек внутри. По некоему идеальному закону распределения тепло между ними разделено практически равномерно, что, по сути, логично и естественно. Однако, в действительности, сей идеальный закон не работает. Все люди обладают уникальным набором субъективным характеристик, а поэтому – есть достойные особи, коих, положим, не более 10-12%, а есть «дрянь», либо «пустышки» – вся остальная масса, о которых Достоевский писал еще, что они твари дрожащие. И вот почему-то распределение энергии, необходимой людям для свершения тех или иных жизненных поступков, происходит не зависимо от их личных качеств. Как часто бывает, что негодяй, либо убийца, обладает на порядок большим потенциалом для развития своих «нечестивых» задатков, нежели порядочный и одаренный ум. Существует ли такой механизм (а если да, то как его применить?), позволяющий забирать потенциальную энергию у «дрянных частичек» и наполнить ею «достойные»?
Уже много позже, на первом курсе университета, Эдуард понял, что он еще в юности самостоятельно, интуитивно, подобрался к теории «максвеловского демона», обыграв эту термодинамическую гипотезу при помощи синтеза физики и социологии. Использовать своего «демона» (или, как он его про себя назвал – Охотника), он научился много раньше. Просто осмысление сей истины постигло его с запозданием.
В четырнадцатилетнем же возрасте, он сперва решил, что причиной всему является стыд. Его одногодки, да и старшие ребята, коих среди его друзей было большинство, попросту стыдятся того, что они глупее. А стыд, если задуматься, берет свои корни от института таинства. Если упростить, то стыдно становиться, когда тайное становиться явным, или когда, то, к чему людей с древних времен приучили относиться, как к таинству, вдруг становится общественным достоянием. Кто имеет наибольшую власть над людскими судьбами, как не священник, принимающий исповедь? «Вот оно! – понял Эдуард, если знать тайны людей, знать и держать их в секрете, то они зауважают тебя». Тут, казалось бы, он вернулся в исходную точку, поскольку своих тайн ему никто не доверял. Но не тут-то было! Из замкнутого круга вырывала безумная идея: «А что если самому создать тайну? Привлечь в нее людей, и стать для них кем-то вроде святого отца, всех понимающего, и всеми почитаемого».
И он осуществил свою идею, сыграв на основополагающем инстинкте рода человеческого – инстинкте получать удовольствие.
Не нужно было обладать сверхпроницательным умом, чтобы понять, что же является основным источником тайного удовольствия для молодежи. Юноши от четырнадцати до восемнадцати лет в большинстве своем желали походить на взрослых мужчин и, соответственно, жаждали серьезных мужских утех, то есть спиртных напитков, табаку и общения с противоположным полом. И если еще пятьдесят лет тому назад, благочестивое воспитание и страх перед строгим наказанием могли уберечь юные организмы от морального и телесного разложения, то с приходом с Запада вольнодумческих веяний, сия зыбкая иллюзия рухнула напрочь.
Мальчики желали вина и дев! Мальчики слишком быстро подрастали. Они уже игнорировали запреты отцов, но благо, балагурить в открытую еще не решались.
Эдуард Воропаев нашел заброшенный, невесть как сохранившийся на окраине пустыря, сарай. Врезал новый замок, наносил туда старой мебель, свечей, матрасов и соломы. Стащил из погреба три бутылки сливового вина и пригласил в свой импровизированный «трактир» (очень скоро, правда, переименованный посетителями в «бордель») трех гимназистов – одноклассника и двух ребят постарше. Они выпили вино, скурили полкисета табака, рассказали друг другу три дюжины похабных анекдотов. «Сюда никто не нагрянет, – сказал Воропаев по окончанию гулянки. – Так что заходите, если что, и друзей приводите, тех, что не из болтливых. Ключ будет у меня».
И завертелось. За посещения Эд денег не брал, просил лишь убирать за собой и слишком не шуметь. Едва ли не каждый день у «Воропаевского борделя» собиралась группка молодых людей, так называемый «свой круг», державших существование незаконного питейного заведения в абсолютной тайне. А вскоре пришлось завести блокнот регистрации, потому что некоторые юноши, особенно старшеклассники, желали провести время в уединении с дамой. И, конечно же, даже не сговариваясь, все стали считать Эдуарда своим благодетелем и лучшим приятелем, и не было ни единой души, кто посмотрел бы на него криво. Особенно развязные отроки частенько угощали его вином и даже делились обществом порочных дев, а он, будучи не лишен всего человеческого, иногда соглашался, но не увлекался особо. Ну и, ясное дело, от охотников посекретничать, отбою не было.
А однажды узнал молодой Воропаев тайну, связанную непосредственно с его семейством. Сильно пьяный Стась Чижиков, семнадцатилетний сын станового пристава, принялся хвастать при приятелях о проделках отца, и о том как они сходят ему с рук. Эдуард находился рядом, за тонкой перегородкой и слышал все. Оказалось, что неприятность с одесским спиртом была заранее запланирована и исполнена Чижиковым в сговоре с лихим биндюжником Зюссом. «И этот торгаш безмозглый, не помню имени, остался с носом. Так ему и надо, поделом!» – так закончил Стась свой рассказ. Приятели его расхохотались, а хозяин «борделя» впал в глубокие размышления, но сделал вид, что ничего такого не слышал.
Это было одно из тех самых ключевых событий, повлиявших на жизнь юноши. А вскоре, словно в сложной химической реакции, последовало еще одно, определяющее, после которого характер Воропаева-младшего изменился до неузнаваемости, неизвестно, к лучшему иль к худшему.
Одним пасмурным летним вечером, все тот же Стась Чижиков, редкостный, надо сказать, бездельник, находился в известном сарае с неизвестной несовершеннолетней девицей, с коей проводил он в последнее время от трех до пяти встреч в неделю. Имела ли место юношеская любовь, или же молодые люди просто развлекались – к делу не относится. Эдуард отпирал им двери и дежурил несколько часов, чтобы никто не зашел, потом запирал помещение, только и всего. Вот и в тот день он сидел на стульчике с дымящейся папироской, посреди пустыря, в метрах пятнадцати от «борделя», дабы не слышать вздохов и стонов, доносившихся оттуда. Он уже было подобрался к решению фундаментального физического парадокса, как вдруг увидел то, чего видеть тут, ну никак не ожидал.
Юноша подскочил со стула и пулей помчался к сараю. Распахнув дверь, он принялся стучать по деревянной перегородке, затем отчетливо, но не слишком громко проговорил:
– Стась, бегом одевайтесь! Слышишь! Кажется, отец твой идет!
Суета, поднявшаяся в сарае в следующее мгновение, описанию не поддается. Затоптали ноги, зашуршала одежда, запищал девичий голосок. Однако, в напрасную. Эдуард не смог удержать дверь от напора и оказался на устеленном соломой полу, когда Игорь Генрихович Чижиков ворвался внутрь.
– Ага! – завопил он. – Ах вот оно что! Стась!!! Вот ты куда…
– Отец, – начал было оправдываться нерадивый отрок, тщась угодить второй ногой в калошу. – Отец, ты не подумай…
– И с кем, с кем, мне интересно, ты таскаешься? Хотя… Вовсе не важно!
Юная особа, вызвавшая разброд в эмоциях станового пристава, робко жалась за ширмой, из-под которой были видны ее оголенные лодыжки.
– И все же важно! – продолжал Чижиков. – Если это желтобелетница какая-то, тогда я тебя привселюдно выпорю и отправлю на лечение от стыдных болезней. А ежели, она из приличной семьи, что ж… Тогда, выходит, уже не из приличной.
За ширмой послышалось сдавленной рыдание.
– Ну, па! – попытался вступиться за даму Стась.
– Молчать! Ну-ка, девица, выйди на свет и скажи свое имя!
Тут Эдуард, остававшийся прежде незамеченным, поднялся с земли и заявил:
– Игорь Генрихович! Извольте, на пару слов вас…
– Ба! – пристав побагровел. – И ты здесь. Отпрыск Воропаевский! Да тут позора, целая губерния не оберется. Радуют детки. Ну, что ж пойдем, на пару слов, милок.
Они вышли из сарая. Воропаев, набрав полный легкие воздуха, сказал:
– У меня к вам деловое предложение, господин пристав.
– О как! Узнаю купеческую породу. Выкладывай, щенок, свое предложение. Спирту мне пожалуешь ячменного?
– Нет. Я предлагаю вам соглашение. Вы дадите мне слово чести, что про сегодняшний инцидент никто кроме здесь присутствующих не узнает. Разбирайтесь с сыном, как пожелаете. А имя девицы останется в тайне. Я же в свою очередь пообещаю, что мой отец не узнает про ваш с Фимой Зюссом подлый обман. Про незаконное деяние и хищение спирта.
Чижиков задыхался от злости, он кипел, шипел и испускал искры. В нем боролись два желания: придушить мальчонку собственноручно, на том же месте, или гнать его пинками до самой Лавры, затем хорошенько высечь, а уж там и придушить. Но он, почему-то согласился. Неужто здравомыслие сыграло роль?
«Бордель» перестал принимать посетителей. А авторитет Эда Воропаева возрос до немыслимых высот. Теперь каждый окрестный мальчишка знал, что купеческий сын – тверже кремня. Даже под страхом смерти он не подведет друзей, и из любой напасти выручит. Но, несмотря на полчища желающих набиться ему в друзья, парень вдруг резко сделался угрюмым и весьма выборочным в плане общения. Его гложило незнакомое доселе чувство. Он не знал, правильно ли он поступил.
С одной стороны – спасение чести трех человек, с другой – предательство отца. Если подумать иначе, то честь – это большая условность, а отец, какой бы он ни был, – родной человек. Так, промучившись некоторое время, он, в результате, отложил моральные переживание в глубокую темную нишу, и заставил себя забыть к ней ход. Будущему великому физику ни к чему угрызения совести. Если нужно, решил он, то придется пожертвовать отцом, придется переступить через родственные чувства, иначе можно стать придатком родителя, бесталанным купчишкой. Как жаль, что отец не видит его истинного призвания!
Далее его мысли развивались следующим образом. Как-то, глядя на серый заснеженный пейзаж, Эдуард твердо решил, что премудростям физики необходимо обучаться у передовых мастеров своего дела, в обстановке крайне способствующей усвоению науки. А значит – Университет, физико-математический факультет. Главная помеха известна – отец, не дающий денег на обучение.
Тут и настал час задействовать теорию Охотника, аналогичную максвелловскому парадоксу, с поправкой на человеческий фактор. Охотник, в его понимании, был подобен древнему, первобытному добытчику. Он не убивал из развлечения, не брал больше, чем необходимо было, чтобы прокормить племя. Из доступных ему угодий, он выбирал место, где дичь расплодилась с избытком. Этот-то избыток он и брал у невнимательной Природы, наделившей человека интеллектом, но лишившей многих иных преимуществ. Если гипотетический демон соберет все тепло в одной половине сосуда, а вторую оставит холодной, то, вопреки второму закону термодинамики, возникнет вечный двигатель второго рода. Если применить эту теорию к людям – тогда, возможно, человек, овладевший принципом Охотника, станет всемогущим. Другое дело – нужно ли оно, всемогущество? Принцип Охотника в теории способен его дать, вот только сформулировать цель, соразмерную этой потребности не так-то просто.
А для начала, Эдуард всего лишь хотел поступить на физмат. Отец о физике и слышать ничего не хотел, да еще, к тому же, начал потихоньку пропивать семейный капитал. Эд, вопреки всем препятствиям, от цели своей не отказался, и стал терпеливо выжидать. В этом заключалось первое, открытое им «правило Охотника» – уяснить цель и ждать. Не дергаться понапрасну, не растрачивать силы и не травить добычу раньше срока. Тогда жертва должна приблизиться сама.
Так и случилось, правда, немного иначе, чем он того ожидал. А сидеть в засаде пришлось два с половиной года, но задержка эта оправдалась.
В семье Воропаевых с роду не водилось гуляк и пропоиц, и пагубное пристрастие Василия Андреевича все считали не иначе как возрастным недомоганием. Перебеситься, угомониться, думала жена. Выпьет свое – остановиться, говорил брат. Один лишь сын его, печально глядя, как невменяемый родитель засыпает, не сняв сапог, понимал, что эта тропинка ведет в пропасть. Началось все с потрясения, вызванного аферой Чижикова и Зюсса, и Эдуард прилагал огромные усилия, чтобы не винить себя в болезни отца. Он переживал за него всем сердцем, всей душой, изо всех сил старался уберечь его от очередного похода в кабак, но Василий Андреевич был безнадежен. Из дома на поживу хитрым спиртогонам уходили целые капиталы, через год дело дошло до векселей, позже – до жениных украшений. Купеческое дело разрушалось на глазах. Все сделки, а с ними и весь заработок, летели в тартарары, и виновник сего разорения в редкие моменты похмельных проблесков преисполнялся загробной тоски, и чах, чах еще больше.
Умер Воропаев-старший от печени, оставив семью с уймой долгов и несмываемым пятном позора на доселе гордом купеческом челе. По оставленному завещанию все капиталы, недвижимость и право на управление делами разделялось между супругой и единственным сыном усопшего поровну, да только спасти семейное дело ни семнадцатилетний Эдуард, ни убитая горем вдова, не представляли себе возможным. И тогда Воропаев-сын применил следующее «правило Охотника», гласящее: «Когда цель приближается на расстояние прыжка – хватай ее изо всей мочи, не растрачиваясь на жалость и сомнения. И цель твоя!»
Посовещавшись перед тем с матерью и семейным деловодом, он без зазрений совести отписал свою часть наследства родному дяде, материному брату. Так он убил двух зверей одним выстрелом – обеспечил себе обучение в Университете и ближайшие пять лет беззаботной жизни, и пристроил несчастную мать под надежное крыло братовой опеки.
С тех пор у него появилось целых два жизненных правила, коим он старался следовать беспрекословно. Первое (как следствие эволюции первоначальных «правил Охотника») гласило: «Перенос энергии от одного человека к другому возможен. Нужно просто уметь его осуществлять». И второе, жизненное: «С людьми, подверженными порокам пьянства и расточительства лучше общих дел не иметь. Себе дороже».
Поэтому по-настоящему близких друзей у Воропаева было очень немного. Почти все люди имели в его глазах отталкивающие черты, будь то дрянные жизненные устои, либо непозволительная праздность ума. Но, почему-то, со своим недавним соперником по студенческому пятиборью, философом и выпивохой, пошляком и малопрактичным фантазером, Даниилом Быстригиным, он подружился очень крепко.

@темы: Литература, Творчество

---

Дом о девяти порогах. Порог 1 (1-4) Неокончательна редакция

1

Истории известно множество случаев, когда судьбы выдающихся людей, светочей эпох и кумиров миллионов, начинались самым обыденным манером: такого-то года, в такой-то губернии, такого-то уезда, в семье простых ремесленников родился и жил ребенок, ничем не примечательный, и во всем похожий на своих сверстников. Бывали также обратные ситуации – дети рождались на кораблях во время сильных штормов, в воздухе, при перелетах на воздушном шаре или самолете, но повзрослев, они не желали становиться отважными авантюристами и открывателями новых пространств. Иногда в газетах можно было прочитать, о престранных казусах, – в диких африканских джунглях находили одичавшее, но вполне жизнеспособное чадо, вскормленное гиенами, львами и обезьянами, поросшее шерстью и употреблявшее в пищу сырое мясо. Цивилизация милосердно принимала этих отщепенцев, давала им кров и образование, и вот, через несколько лет, оно, рожденное вдали от городов, делалось полноправным членом человеческого общества, ни чем не хуже, и не лучше иных, скучных и бесталанных обывателей. Дети гроссмейстеров, порою, становились почтальонами, безродные сироты возглавляли армии.
Начало жизненного пути Даниила Быстригина сложилось вполне тривиальным образом, хотя и не обошлось без происшествий, выходящих, как любят говорить математики, из ряда вон.
Едва прошептав благодарственную молитву всевышнему, измученная, но счастливая роженица Евдокия Быстригина (в девичестве простая помещицкая дочь Дуня Глушко, а ныне жена влиятельного губернского управленца), умиротворенно уснула. Она могла позволить себе подобную слабость, ведь у ее постели неустанно дежурили опытные повитухи и медицинские сестры-практикантки из женской гимназии. Супруг ее, Всеволод Михайлович, посмотрел на новорожденного, удовлетворенно кивнул и поспешил отъехать на службу. Он выглядел задумчивым и очень спокойным, впрочем, как и всегда. Главный врач Киевского уезда, доцент Федотов, счел состояние матери не опасным и приступил к осмотру малыша. Он чувствовал легкое раздражение, ему казалось, что вместо сопливого носа младенца, ему стоило бы наблюдать за тяжелым сердечником, едва пережившим приступ, однако отказывать в просьбе надворному советнику Быстригину, не позволяла профессиональная этика и здравый смысл. Младенец был здоров: конечности двигались исправно, дыхание не затруднялось хрипами, реакция на свет присутствовала. Одно смутило Федотова – небольшое, с копейку величиной, пятнышко на лбу новорожденного. Ярко-алое, по форме очень напоминавшее звериный след: клеверообразная подушечка и четыре полоски – коготки. «Рысь, что ли?» – подумал врач и машинально перекрестился. О своем наблюдении он решил никому не говорить, дабы избежать лишних хлопот, – времени и так было потрачено предостаточно.
После того, как доктор уехал, к колыбели подошла Марфа-повитуха, и принялась что-то бубнить над дитем, плевать через плечо и суматошно крестить его – она читала народный заговор от хворей и дурных людей. Она тоже заметила пятно, но едва покинула комнату, так сразу и забыла о нем. Спустя несколько часов Марфа вернулась, чтобы принести воды Евдокии Степановной, и остановилась на миг полюбоваться ребенком. Алое пятно исчезло.
Мальчика назвали в честь святого благоверного Даниила, князя Московского.

Утром четырнадцатого дня, после рождения Дани, в доме Быстригиных случился сущий переполох. Кухарка уронила на пол дорогой чайный сервиз, Марфа причитала, будто плакальщица над покойником, старый сторож Франц (из обрусевших немцев) поковылял в сарай за ружьем. Только минуту назад мать накормила чадо, запеленала его, спящего и такого чудного, уложила в люльку и вышла в соседнюю комнату. Вернулась – колыбель пуста, и лишь сквозняк кружит деревянных ангелочков, что умелый Франц вырезал на утеху Даниила Всеволодовича.
Крик, плач, и мать опасно пошатнулась. В доме ребенка не находят. Франц заряжает ружье, Марфа причитает. На смертельно бледную Евдокию Степановну страшно смотреть. Всеобщий гам достигает пика, складывается впечатление, что шумит вся улица, весь город. Ржет за воротами лошадь, матерно бранится извозчик, звенит битое стекло. Франц, наконец, понимает, что стрелять-то, по сути, и не в кого, бросает ружье и направляется к воротам – кликнуть городничего. Хозяин дома на службе, и пожилой сторож – единственный мужчина…
Миг отчаяния и… Франц возвращается на территорию дома, прикрывает за собой калитку, пятиться задом. Шморгнув красным носом, поворачивается. На руках его младенец.
– Наш… Наш, Евдокия Степановна! Данька! – кричит кухарка, ссыпая остатки чайного сервиза в неприметный мешок.
Вечером же, мать, вновь обретшая своего сына, рассказывет мужу об утреннем происшествии, как о забавном анекдотце. Всеволод Быстригин гневно теребит манжеты. Оказывается, страшная беда чуть было бы не приключилась из-за переизбытка прислуги.
Когда хозяйка не смогла более следить за домом, вследствие деликатности своего положения, заботливый муж нанял в помощь кухарке еще и горничную, благо, жалование, получаемое им в суде, позволяло. Новая служанка эта звалась Катериной, и обязанности свои выполняла совестно: пол выметала начисто, цветы поливала вовремя, выстиранное белье складывала аккуратно. И всем хороша была Катя, и молода, и жалованьем довольствовалась скромным, вот только умом ее боженька обделил. Иначе, какой бы здравомыслящий человек стал бы среди белого дня младенца из колыбели забирать, да босиком по мостовой с ним куда-то убегать? Помешала краже маленького Даниила лошадь. Обыкновенная, вороная кобыла, невесть откуда посреди улицы взявшаяся, и путь извозчикам преградившая. Подошла лошадь к полоумной Катерине и стала ее косы длинные жевать. Так и увидел их Франц.
Похитительницу сначала хотели сдать в околоток, но потом сжалились, отпустили. Быстригин, не взирая на просьбы супруги, разыскал ее и принялся расспрашивать: «Ты чего, такая-растакая, первенца у меня хотела забрать?» Молчала Катерина, впрочем, глаз не отводила, но все же молчала. Видать и впрямь умом оскудела. А через месяц кухарка сообщила, что мать ее лучшей подруги слышала от сестры своей невестки, что давешняя похитительница отравилась грибным супом, и отправилась в лучший мир. Быстригины, как и подобает праведным православным, простили ей былое прегрешение, поставили в храме свечку за упокой. После, о неудавшемся похищении и чудном спасении они вспоминали, как о такой себе семейной небылице. Новую прислугу, однако, не набирали – довольствовались старыми проверенными людьми.

2

Годы идут, жизнь бурлит. Видные деятели Империи решают Балканский вопрос, воюют с турками; митингуют недовольные, осколки народовольческой бомбы довершают дело пяти отчаянных пуль, сыновья сменяют отцов. Иные не участвуют в тревогах и смутах, – осваивают фонограф и электричество, играют в крокет, мечтают о поездке в троллейбусе, ходят на нашумевшее «Лебединое озеро», хвалят победителей, и забывают побежденных на следующий же день.
В семье Быстригиных царит стабильность и благоденствие. Может, благодаря относительной отдаленности от столичных дрязг, а может из-за своего спокойного нрава Всеволод Михайлович – один из немногих среди своих сослуживцев, кто так и остается при суде, на своей должности. У сестры его, Полины Михайловны, рождается дочь, но безжалостный рок спустя два года отнимает ее мужа, и Быстригин берет несчастную на свое попеченье. За добром идет добро – Евдокия Степановна хорошо ладит с золовкой, они потихоньку шьют на продажу и вместе, смеясь и плача, воспитывают детей.
Даниил и Алевтина сразу хорошо поладили – во время первого же совместного ужина они, не сговариваясь, сошлись на том, что лучшие куличики лепятся из белого хлеба, а фасоль и горох – замечательные снаряды для метания. Возрастная разница между ними составляла всего один год, различий половых они по малости лет своих попросту не замечали.
Блаженный возраст! Никто и ничто не мешало им вместе, взявшись за руки, радостно осваивать зеленые равнины детства, поочередно сдирать коленки о камни первых, еще смешных, еще безобидных жизненных препятствий, подсаживая друг друга, падая, оцарапываясь, но все же – вверх, вверх, – взбираться на деревья удивительных ребячьих открытий. Поскольку родители часто были заняты более серьезными проблемами, за детьми приглядывал добряк Франц, иногда, когда он засыпал под теплым июньским солнцем, его сменяла невозмутимая кухарка Соня, когда же и она уставала подвязывать сползающие чепчики, за детьми караулил седой и мудрый пес Полкан. Даню и Алю интересовало абсолютно все. Казалось бы, что можно найти занятного в их двухэтажном доме с семью жилыми комнатами, чуланом и кухней, в дощатом сарае с дровами, в собачьей будке, в каменной дорожке в дюжину шагов, в куцем винограднике, в нескольких фруктовых деревьях и скромной овощной грядке – от окон кухни и до соседского забора, засеянной капустой и щавелем?
Но главное свойство детей – находить чудесное в обыденном, и любознательные кузены с этой задачей справлялись, как сказал бы генералиссимус Суворов, на троекратное ура. Великие приключение происходят от малых причин, а причины эти маленькие Быстригины (Всеволод Михайлович относился к племяннице, как к родной дочери, и все в шутку называли его отцом двух детей) отыскивали с резвостью полевых кузнечиков. Раз – и родительский дом уже не дом, а мрачный замок кощея в тридевятом царстве, кухня – изба бабы Яги, сама баба – это крючконосая кухарка, а Франц – ни дать, ни взять, грозный змей Горыныч. Несутся дети по лестнице, перебегают из комнаты в комнату, визжат, хохочут, изворачиваются. Главное – не попасться в лапы страшилищ, иначе утащат в темницу холодную, то есть поставят в угол в чулане. Два – и Полкан становится резвым конем, и они скачут на нем через широко поле, в далеки горы. «Счафель! – кричит Франц, смешно сотрясая кулаками. – Счафель потопчите, бесовы дети!» И они оставляют щавель в покое и ползут по виноградному стеблю; собирают улиток, чтобы вечером показать папеньке, сколько золотых монет за день выросло на денежном древе. А слизняки выбираются из кружки, заползают в миски с едой, на окна, под лавки. Кричит кухарка на озорцов, бранится, а сама тихо умиляется счастию незнания. Так проходят летние дни, а зимой – снежки, сани, сосульки, в общем – все, как у нормальных детей.
Подходит время отдавать Даниила в подготовительные классы, и оба ребенка, предчувствуя дальнейшую разобщенность, плачут в один голос. Но практичный Быстригин печется о будущем своих чад по совести – сына ждет классическая гимназия с углубленным изучением латыни и богословия, Алевтине же обеспечено место в женской гимназии покровительства министерства народного просвещения. Во время занятий, что естественно, мальчик найдет себе новых приятелей, но всегда будет спешить домой, где снова может быть вместе с кузиной, делить с ней пополам всех подобранных дождевых червей и соревноваться в умении стрелять вишневыми косточками по увертливым воробышкам.
По окончанию первого семестра второго класса гимназии главный воспитатель сообщает Быстригину-старшему нехорошие новости: у Даниила Всеволодовича неудовлетворительное чистописание, несмотря на хорошую латынь и грамматику. К тому же, мальчик, с позволения сказать, изволит дерзить на занятиях по Закону Божьему. Надворный советник, председатель гражданского управления Всеволод Михайлович принимается за воспитание сына.
– Даниил, сын, ответь: как обстоят у тебя дела с каллиграфией? – спокойным тоном спрашивает отец.
– Это… Как сказать…
– Скажи уж как есть, будь добр.
Даня, как и всякий ребенок, не был идеален, и при некоторых обстоятельствах мог и солгать, но вид отцовского мундира вызывал в нем особый трепет, эдакую смесь уважения и страха. Всеволод Михайлович, как будто бы чувствовал это, и расспросы свои начал с порога, не переодевшись в домашнее.
– Э-э-э… Не очень чисто выходит. Кляксы эти, – ответил девятилетний гимназист.
– Что же ты не стараешься? Лень? Или ты хочешь, чтобы каждый купечишка мог сказать, дескать, вот, мальчишка, сын надворного советника, а мой Петро за триста рублев в год и то пишет чище?
– Не хочу, папа.
– Это славно. Почему тогда не усердствуешь? Сейчас девятый час. Что ты делал, до того, как я со службы вернулся? Литеры выводил, небось, исправлялся?
– Нет.
– А что тогда?
Даня потупил взор:
– В переулок бегал. На лошадей глядеть. У кучера Козьмы кобыла новая, только с ярмарки. Заглядение…
– Заглядение, говоришь? Так может ты кучером хочешь стать?
– Нет, папа.
– Хорошо, что не хочешь. Скажи мне тогда, что значит: «suum cuique»?
– Каждому свое, – без запинки ответил сын.
– Молодец. Вот теперь подумай, к лицу ли сыну юриста в переулок бегать, лошадей глядеть? Или лучше ему научится литеры выводить как следует? Твою мазню ведь любой секретарь волостной и в руки брать не станет. И будет прав. Понимаешь?
– Понимаю. Но разве не может судейский сын иметь своего собственного жеребца, для конных прогулок?
– Хм.., – насупился отец. – Давай условимся. Когда будет у тебя по каллиграфии «достойно подражания», тогда и отвечу я на твой вопрос. Идет?
– По рукам! – обрадовался мальчик.
– Ну-ну! Ты это брось. У купеческих сыновей нахватался? Приличному господину достаточно легкого кивка головой. Уразумел.
– Уразумел, папенька! – звонко крикнул Даниил и ринулся к двери.
– Постой-ка, сын, – окликнул его Всеволод Михайлович. – Я еще не окончил. Скажи мне, кузнечик-попрыгунчик, ты почему это Слова Божьего не уважаешь?
Мальчишка надулся и отвел взгляд. Лицо его залилось краской, и он еле слышно пробурчал:
– Уважаю я.
– Ну, а коль уважаешь, почему же на занятиях по Закону Божьему отвечаешь неучтиво и безбожно? А?
Некоторое время Даниил думал, а потом, видно, решил, что от отцовской прозорливости ничего не спасет, и бойко ответил:
– А почему тогда отец Феофаний говорит, что человек зачат в грехе, и суть мужская – грех, а женская – тройной грех?
– Да потому что, дурачок мой, так оно и есть. Вырастешь – сам поймешь, – Быстригин-отец не утратил самообладания ни на йоту.
– Отец Феофаний тоже так говорил. А я его спросил: есть ли грех у животного?
– А он?
– А он сказал, что грех животного в его неразумности, и за это Бог его наперед простил. То есть животное безгрешно по… этой… сути своей.
– И ты, конечно, не успокоился? – в голосе отца появились грозные нотки.
– Я просто спросил… Почему же тогда люди, если они разумные, избивают собак и лошадок? Они же не виноваты, что иногда не понимают слов. И почему Бог не защищает животных?
– Опять ты про своих лошадок?! Дались они тебе! – Быстригин всплеснул в ладони. – Пойми, сын, люди живут по законам Божьим и по законам людей. А животные – нет. Ты, вместо того, чтобы дерзить взрослым, должен изучать эти законы, чтобы стать уважаемым человеком, чтобы ни в чем не нуждаться и не входить во искушение. А животных оставь ученым…
– А все-таки, если законы людей такие правильные, почему они тогда позволяют мучить животных?
Тем вечером между ними произошла крупная ссора. Быстригин-отец вышел из себя, что с ним случалось крайне редко, он кричал и топал ногами. Даниил проявил большую упертость, он так и не согласился с отцом и назвал его законы «дурацкими и жестокими». За это мальчик получил хорошую, одобренную Синодом, науку – порку ремнем. Перед сном он стоял в углу, в темном чулане, на гречке. Даже мать не пришла утешить его – в вопросах богословия она была даже строже, чем муж.
Неведомым образом в чулане оказалась Алевтина. Она обняла брата за плечи и прошептала: «Не плачь, Даня, от ремня утром болеть перестанет. А папеньку и тетю Дуню боженька простит. Он и тебя простит. И все помирятся».
С того самого вечера Даня решил более ни с кем без надобности не обсуждать Законы Божьи. И еще он понял, что способен не любить даже Алевтину.


3

Однако очень скоро, уже на следующее утро, как это бывает у детей, ему стало гораздо лучше. Горечь сыновьей обиды смягчилась, а дружеское чувство к двоюродной сестре возросло и окрепло. Ведь она нашла достаточно смелости, чтобы принять его сторону, несмотря на то, что была девочкой, и никогда не перечила родителям вслух. И теперь он от всей души стремился быть опорой и защитой своей маленькой кузине, везде и всегда. Мешало этому благородному порыву только, то обстоятельство, что в женскую гимназию, куда вскоре определили Алю, путь ему был заказан. Несмотря на имевшую место ссору, разговор с отцом возымел на Даниила некоторое воспитательное воздействие – мальчик стал более старательным в учебе, подтянул каллиграфию, надеясь получить в награду собственного ездового жеребца. Быть может из-за того, что надежды его не сбылись ни через год, ни даже ни через три, а может в силу своенравности характера, спорить с воспитателями он не перестал.
Не смотря на царящие в его семье пуританские нравы, жизнь юного Быстригина вне дома не ограничивалась одними только классами. Едва заканчивались занятия, он с другими воспитанниками гимназии бежал на городской выгон, а иногда и на окраину леса. Они мчались наперегонки по ухабам и оврагам, прятались в березовых и дубовых рощах, валялись в полевой траве, и именно в этих, на родительский взгляд, бесполезных занятиях, Даниил чувствовал себя счастливым и ни от кого не зависимым. Это было гораздо интереснее, нежели читать гражданский устав и зубрить непонятные стихи из Писания. Вдали от людного города, среди нетронутой природы, где не было общественных запретов, грехов и указаний из церковных книг, душа его ликовала, молодое тело же – бесчинствовало. От ощущения свободы захватывало дух, но чтобы продлить удовольствие необходимо было полное уединение. Даниил удалялся от товарищей и бродил по лугу, иногда забредая на окраину города к Лукьяновскому кладбищу. Места захоронений не пугали его – в отличие от других детей, он чувствовал себя безопасней там, где мог с меньшей вероятностью встретить людей. Ну а от каменных надгробий и ветра, шумящего в ивах – какая угроза? К тому же, от кладбищенских ворот на извозчике можно было быстро добираться до дома, и прогулки эти долгое время оставались незамеченными. Так, отрочество его проходило, словно в простенькой задаче с геометрическим пояснением в виде треугольника АВС. Дом на Дмитриевской – гимназия №6, на Дорогожицкой – городская окраина – и снова дом. И тайный косинус, – отношение тихой прогулки к повозочной тряске по дороге домой, – его маленькая отрада в мире наигранных приличий и сыновьего повиновения.
Он гулял по лесу и представлял себя то отважным Куком, первооткрывателем австралийских джунглей, то безнадежно влюбленным в Африку ученым Ливингстоном. Другое дело – слушать занудное классное пояснение, дескать, дуб – широколистный, ель – хвойная, а лишайник – симбиотическая ассоциация (эка невидаль – грибок на дереве!). Мир, твердо уяснил для себя однажды Даня, следует познавать, непосредственно контактируя с его объектами. Хвойный аромат необходимо вдыхать, к иголкам – дотрагиваться, ощущать их уколы на своей коже; слышать, как свистит ветер в еловой кроне, видеть солнечный цвет, улиток – пробовать на вкус. Мальчик подрастал и жаждал новых открытий – чистого, не испорченного академическими протоколами, знания; он желал путешествовать, когда повзрослеет, и ему было тесно, очень тесно в заготовленном его родителями чиновьиче-богопослушном мирке. Даня был большой фантазер, и дерзкий мечтатель.
Летом 1892 года, по окончанию Даниилом пятого класса гимназии, все семейство Быстригиных (за исключением вечно занятого отца) перебралось на дачу Сергея Островского, сводного брата Евдокии Степановны, потомственного дворянина в третьем колене, «почти что князя», как шутливо величали его домашние. Загородная обстановка была полезна для двенадцатилетней Алевтины, страдающей от хронического недомогания дыхательных путей, да и к тому же, летняя духота в городе в последние годы стала, по всеобщему мнению «просто нечеловеческой, такой, что ни в какие ворота». Евдокия Степановна уговорила Островского принять их в гости, пока не спадет жара. Даниилу Всеволодовичу такая смена места и окружения пришлась очень по душе. Старик Франц все грозился научить их с Алей премудростям рыбной ловли, расставлению силков на мелкого пушного зверя, да грибному промыслу, но в Киеве ему было не сподручно. Теперь же, почти каждое утро они уходили в лес, либо к озерам. Франц впереди, за ним – Даниил с Алевтиной, держась за руки, последним – Борис, пятнадцатилетний сын Островского, любивший более всего в этих прогулках дразнить Франца и зло подшучивать над кузенами.
Рыбная ловля как-то сразу не пошла – гораздо веселее было плескаться в прозрачной озерной воде, чем часами крутить всякие веревочки и крючочки. Силки и капканы забраковала Алевтина. Ей стало очень жаль маленького зайчика, попавшего в ловушку, и она попросила Франца отпустить несчастного зверька, за что сразу же получила от Бориса обидное прозвище «заячья плакса». Зато с собирательством проблем не возникло – детей занимали поиски боровиков и лисичек, их сортировка и дальнейшее приготовление – к столу и про запас. Особенно понравилось грибничество Даниилу. Он жадно выпытывал у Франца все отличительные черты поганок и съестных грибов, готов был часами напролет бродить по чаще, лишь бы вернуться домой с одним единственным, но самым большим белым грибом. Микология увлекла его пуще всего на свете, так, что он даже о лошадях на время позабыл. В большом блокноте, подаренном ему на именины, он вместо крылатых латинизмов и романтических стишков, стал записывать известные ему виды грибов. Сперва он создал собственную классификацию, затем, вернувшись в Киев, посетил библиотеку и сравнил ее с опытом уже состоявшихся ботаников. Ввел личные поправки, приобрел блокнот больших размеров, оставил в нем пустые листы для еще не найденных экземпляров. Алевтина помогала ему, приносила в дом совершенно небывалые поганки из городского парка. А он все изучал, рассматривал, сравнивал: ножки, шляпки, годовые кольца. Делал срезы, засушивал, составлял гербарии меж альбомных страниц, зарисовывал, выращивал в горшках и в огороде.
Родители к новому увлечению сына отнеслись поначалу с прохладцей, затем с уважением, но когда узнали об его отметках за текущий семестр – ужаснулись. Всеволод Михайлович начал воспитательный процесс стандартным образом – лишил карманных денег и пригрозил, что собственного жеребца Даниилу не видать. Когда это не подействовало надворный советник своими руками, хладнокровно и методично, изничтожил все домашние посадки грибов. Юный миколог убежал из дома, простудился (дело было в конце октября), а выздоровев, из-за сильной хандры две недели ни с кем не разговаривал кроме двоюродной сестры. Мать, заручившись поддержкой золовки, стала водить его в церковь едва ли не каждый день. Она считала, что все проблемы сына суть происки диявола. В церкви Даниил повеселел: он сравнил нимб над головой Спасителя с грибной шапкой, чем довел богобоязненную Евдокию Степановну до состояния истерии.
Тогда Быстригин-отец решил принять радикальные меры. «Мужской коллектив и патриотическое воспитание вытеснит из тебя всю эту чепуховую ботанику», сказал он и отдал сына во Владимирский кадетский корпус. Благодаря его связям, проблем с этим не возникло, и менее чем через месяц Даня, скрепив зубы, учился маршировать и истово петь: «Боже, царя храни!» Много позже, спустя лет десять, сидя в уютном полумраке ирландского паба и перебирая в уме самые знаковые моменты своей жизни, он зачислил те полгода, проведенные в военной гимназии, в ранг наиболее тяжелых.
У кадетов Его Императорского Величества не должно было быть личных вещей, кроме оговоренных в уставе иконок, расчесок и прочей, по мнению Даниила, ерунды. У кадетов не было свободы передвижения, только однообразный маршрут: плац – столовая – гимнастическая – классы – спальня. У кадетов не было свободы мнения. Все обязаны были любить царя и бояться Бога. Даже свободы мысли – и той не было. О чем-то задумался – «кадет Быстригин, два наряда вне очереди!» Имелись и плюсы – в нуждах и тяготах мальчишки сближались, как родные братья. У них имелся общий враг – офицерский произвол. Одно это иллюзорное противостояние и спасало Даню от черных мыслей. Но, естественно, он не имел никакой возможности заниматься грибной наукой. Грибы он видел лишь в супе, и то – по праздникам.
И только к весне он отыскал способ освобождения от горькой кадетской доли. В первый же день каникул, за семейным ужином, Даниил, как бы невзначай, спросил у отца:
– Папа, а кто такие содомиты?
Всеволод Михайлович поперхнулся супом.
– Это где ты такое словцо услышал?
– Да так, – ответил сын. – Два офицера младшему кадету предлагали вступить в их общество содомитов. Это, наверное, что-то вроде исторического кружка?
Со следующего семестра Даниил более не учился во Владимирском корпусе. Его перевели в пятую Киево-Печерскую гимназию, объяснив это тем, что так он будет ближе к главному святому месту города. Резон глупый, но Даню он устроил.

4

А на летних каникулах дача Островских вновь всех собрала. Не хватало лишь Франца – преданный друг семьи скончался в первый день июня, то ли от слабого сердца, то ли просто уже от старости. Пока взрослые чаевали на веранде, да вздыхали о былом, Даниил восполнял жажду познания. За целый год бессмысленного противостояния с общественным устоем, она порядком измучила его.
На соседском выгоне обнаружились лошади, и мужик-конюх за пару медяков позволял отрокам ездить верхом весь день напролет. Куда только подевалась городская хандра Даниила, и болезненная бледность с личика Алевтины! Покоряя легкой трусцой очередные холмики, дети враз забывали и о бронхиальном кашле, и о нервическом истощении, и об скучных наставлениях гимназистских воспитателей. На лесной тропе, в коварном яру, и у речной переправы, старший брат всегда был на полкорпуса впереди ее, и все же – всегда рядом, всегда готовым поправить, поддержать, не дать ушибиться, одернуть за секунду до глупости. Однако счастью их совместных прогулок не дозволено было быть полным, – всегда и всюду за ними следовал противный и подлый Борис. Сергей Островский строго наказал сыну приглядывать за младшими, и тот пользовал отцовское повеление для услады своих злых наклонностей. То бросает мелкие камушки Дане за шиворот, пока не доведет парня до крика, то привяжет Алевтинин сандалий к лошадиному хвосту: брать страшно, – конь брыкается. Вроде бы и взрослый парень, – семнадцатый год уж пошел, – но, видимо, со скрытым душевным дефектом. Может отец, слишком усердно порол его в детстве, а может, наоборот, слишком мало. Ничем другим объяснить для себя поведение сводного брата Даниил не мог. Попытки унять кузена предпринимались разные, – они игнорировали его, предлагали откупные, только бы он отстал, грозились натравить охотничьих борзых. Угнетатель мерзко хохотал и на все их увещевания отвечал одинаково:
– Папенька велел за вами нянчиться! Если бы не уважение к его слову, то сам и не стал бы.
Несколько раз, когда шутки Бориса переходили границы всевозможных приличий, до крайности разозленный Данила, пытался вступиться за кузину кулаками. Но двухлетняя разница в возрасте делала их не равными противниками, и там, где старший отделывался парой синяков, младший оказывался больно прижат к земле и обездвижен. Островский душил сводного брата, крутил ему руки и тянул за волосы. Аля беззвучно плакала и рвала на Борисе одежду, – большего она сделать не могла. Рассказать родителям о ежедневных издевательствах они не смели – это ставило их в неловкое положение перед гостеприимством Сергея Островского. Дети терпели.
За увеселительными прогулками и стычками с Борисом, Даниил, однако, не забывал о главном своем увлечении. Стремясь достичь совершенства в изучении грибов, он стал подражать некоторым выдающимся ученым от химии. И хотя опасность отравиться цианидами была на порядок выше, нежели от вкушения грибов, риск подобных экспериментов, он сознавал во всей полноте. Поэтому пробовать грибы он начал с очень малых количеств. Съестные можно было без опаски употреблять в любом виде (некоторые даже в сыром), но даже тут юный исследователь старался не переусердствовать. Важны были только оттенки вкуса, расстройство желудка же – ни к чему. С ядовитыми видами дело обстояло куда более деликатней. Отыскав на чердаке поместья старинные весы, Быстригин тщательно взвешивал каждый образец с точностью до сотых грамма, – в сыром, варенном и засушенном виде. Он старался не превышать дозы, достаточной до токсикации, указанной в медицинском учебнике. Естественное чувство страха он сделал своим союзником, и всегда держал под рукой рвотное и небольшую спринцовку для клизм. В мемуарах одного путешественника, он вычитал, что употребление грибов в Центральной Америке служило основой существования целой культуры, довольно развитой, и, к сожалению, почти полностью уничтоженной вторжением Конкисты. Их опыт, хоть и был давно утерян, но ярко свидетельствовал о том, что несъедобных грибов, в принципе, не существует. Главное – знать допустимое количество и способ приготовления. Тот же мухомор, которым так запугивали детей, в малом количестве являлся лекарством, и влиял на Даню так же, как и полкилограмма опят, вызывая легкое головокружение и очень яркие сны. Весьма любопытным также являлось то наблюдение, что один и тот же гриб вызывал различные вкусовые оттенки в зависимости от количества съеденного материала. Самым трудным для юного естествоиспытателя было перенести свои ощущения на язык слов, и поэтому его записи носили слегка пространный характер. Он описывал вкус скорее ассоциативным, нежели научным манером. Например, «осенний туман с покалыванием» или «скошенная трава, спокойный».
Ближе к окончанию каникул у него вызрел грандиозный план – перевезти в Киев и тайком от родителей вырастить в погребе дома свой грибной сад. Затем научиться варить лечебные отвары и сделаться первым в южной столице фармацевтом от микологии. Тем более что отец к тому времени уже сменил гнев на милость, и сообщил сыну, что тот может выбирать будущую профессию на свое усмотрение. «Можешь становиться кем угодно – ботаником, артиллеристом, ветеринаром. Лишь бы только не артистом. Этого позора твоя мать не вынесет». Он начал собирать экземпляры для пересадки, но одним августовским вечером его планы рухнули.
Они прохаживались по лесу. Стоял весьма характерный, как для конца лета, дивный вечер. В воздухе витала дымка тревожности, дышалось сладко, деревья грустно качали ветвями, вторя движениям ветра. Падали звезды. Птицы пели, должно быть, о недосягаемости небес. Данила собирал грибы.
Давно подошло время возвращаться к дачному поселку, но тут, словно в сказке, они наткнулись на небольшую рощицу. В такую удачу трудно было поверить. В невероятном, по меркам летнего сезона, количестве, природой здесь было рассыпано несколько сотен грибов разных видов. Пять-шесть стаек ярких лисичек, несколько груздей, чуть поодаль – грядка подберезников, в уединении, под трухлявым пнем – несколько желтоножковых мухоморов. Даниил не успел даже удивиться такой странной комбинации – любой опытный грибник сказал бы ему, что произрастание этих видов в одном месте и в такой численности, попросту невозможно. Он вооружился ножиком и принялся наполнять корзину. Аля помогал ему.
Шумно продираясь сквозь кусты, на поляну вышел Борис:
– А, вот вы где, собиратели, – выкрикнул он. – Далеко не убежали, голубки. А ну-кась, бросайте это дело. Домой пора!
Но грибники его будто и не слышали. Даня заканчивал со съестными особями и перекладывал корзину своей рубахой – чтобы мухоморы не отравили другие грибы.
– Слышишь, Данька-встанька! Бегом домой. Я кому сказал!
– Сейчас, дай дух перевести, – ответил Быстригин и уселся на траву. – Погоди, сейчас пойдем.
– Не сейчас, а мигом! – рыкнул Борис и одним сильным пинком перевернул корзину. Грибы полетели врассыпную.
Данила вскочил. Лицо его приобрело злобный оскал. Алевтина вцепилась в руку кузена, но он отстранился.
– Думаешь, сильный?! – прошипел Быстригин. – Думаешь, что можешь так вот топтать?
– А то! Могу и не так еще! Что, шею надрать, сопляк?
– Ты трус! Руками махать против младших – велика смелость, – произнес Даниил, едва сдерживая слезы. – А слабо пари?
– Что еще за пари? – рассмеялся Борис. – Грибы наперегонки собирать?
– Нет, не собирать. Есть. Мухоморы.
– Я что, дурак, что ли, поганки есть? Придумал же!
– Кишка тонка?
– Даня, не стоит! Не нужно, – попросила Алевтина.
– Тихо! Ну что, Боря? Тебе один, и мне один. А там добавим, если жив будешь.
И Борис, ухмыляясь, согласился. Мальчишки взяли по мухомору и, глядя друг другу в глаза, сжевали их. Затем еще по одному. Даниле этот вкус был известен и он в очередной раз удивился тому, как меняются вкусовые оттенки с каждым новым кусочком. Борис ел с каменным лицом. Покончив с ножкой второго гриба, он словно одумался.
– Данька! Кончай дурить! Мы же отравимся. Бегом домой!
Быстригин промолчал. Он был доволен своей маленькой победой. Борис дал слабину и признался в этом. Вот только лес начинал потихоньку уплывать куда-то вверх…
До дачи они не дошли. Родители донесли их на руках уже бессознательных, – Алевтина, почуяв беду, побежала вперед и привела помощь.

Когда лес уплыл наверх, к звездам, когда перепуганный голос Бориса окончательно затих, он оказался в темном месте. Границы места обозначались стеной из деревьев, и деревья эти не стояли на месте, они медленно кружили вокруг и мерцали желтым и алым. Прямо перед ним была кромешная темень, в которой четко просматривался только каменистый спуск. Даниил стал спускаться. Страшно хотелось пить. Свернуть вправо, или влево не позволяло странное мерцание, похожее на расходящуюся рябь потревоженной воды. Он шел вперед и вниз, шел хоть куда-нибудь, но чтобы там непременно была вода. И вода отыскалась. Целое озеро прозрачной сероватой влаги в подземном гроте, и Даниилу хотелось выпить ее всю.
Путь к воде был прегражден. У самой кромки озера, дико скалясь и вздергивая кверху красную губу, стоял Зверь. Более всего он походил на лошадь, огромную, черную, у которой бока лоснились, как у змеи, а зубы сверкали необычайно остро, совсем не по-лошадиному.
«Пить, – попросил он. – Дай напиться!»
Зверь дернулся и не пропустил.
«Пусти. Дай попить!»
Воды находилась так близко, но Зверь не позволял даже прикоснуться к ней. Даниила объял ужас. Он понял, что еще немного, и придет смерть, и он останется здесь, в темном подземелье, на скользких камнях, высохший от жажды.
«Я пропущу тебя, – сказала необычная лошадь. – Но с одним условием».
«С каким?»
«Взамен на воду пообещай мне, что совершишь для меня поступок. Поступок, противоречащий законам стада».
«Я согласен!» – ответил мальчик, и Зверь отступил.
От озера воды отделяла теперь мерцающая почти неощутимая преграда, и когда он сделал шаг вперед, она с легким сопротивлением пропустила его. Даниил глотнул немного ледяной воды, как вдруг сзади что-то сильно толкнуло его в спину. Прежде чем с размаху влететь в озеро, он обернулся и увидел морду лошади с неестественно длинными зубами. Ее фиолетовые глаза светились, и казалось, смотрели испытывающе. Холод сковал его, и он тотчас пошел ко дну.

Он очнулся в холодном поту. В полумраке занавешенной спальни можно было различить заплаканное лицо матери и крючконосый профиль кухарки Софьи. Ему дали воды, но пить не хотелось. Жажда отступила.
А утром ему сказали, что Борис Островский умер.

@темы: Литература, Творчество

---

Закрепить Фредди!

---

Повторять за Фредди

Listen or download Queen A Kind Of A Kind Of Magic for free on Prostopleer

---

Всем слушать Фредди!

Listen or download Queen You Dont Fool Me for free on Prostopleer

---

Listen or download Marilyn Manson Devour for free on Prostopleer

---

Шедевр!

Уровень харизмы и сексуальности зашкаливает!!!!

@темы: АААААА!!!, Юмор, Музыка

---

Золотые слова...

Listen or download Аквариум Слова растамана for free on Prostopleer
Какая радость, когда человек слышит слова растамана,
Какая радость, когда человек что-то слышит.
Какая радость, когда человек слышит слова растамана,
Какая радость, когда человек что-то слышит.

Аврорафобы - те, кто боятся рассвета, вот ваше имя.
Дети подземелья, снимайте растяжки и мины.
Если ты не знаешь, зачем ты живёшь, это не повод стрелять разрывными,
Ты можешь попасть прямо в сердце своей половины.

Случилось так, что в саду наших душ вместо ангелов ходят артисты,
Ходят за деньги, прямо по цветам сапогами.
До счастья было рукой подать, но все испортили сепаратисты,
Теперь нам придётся идти к нему своими ногами.

Какая радость, когда человек слышит слова растамана,
Какая радость, когда человек что-то слышит.
Какая радость, когда человек слышит слова растамана,
Какая радость, когда человек что-то слышит.

Когда Джа поет, ты делаешь вид, что не слышишь,
Джа танцует, ты где-то всегда в другом месте.
Если ты забудешь, никто не напомнит тебе, как ты дышишь,
Музыка свяжет по рукам и ногам и заставит вертеться на месте.

По радио снова транслируют то, что унижает человеческий ум,
Этот низкий потолок страшнее чумы и проказы.
Война удобна - она избавляет от необходимости думать,
Но с каких пор ты стал любить повиноваться приказам?

Какая радость, когда человек слышит слова растамана,
Какая радость, когда человек что-то слышит.
Какая радость, когда человек слышит слова растамана,
Какая радость, когда человек что-то слышит.

Какая радость... Какая радость..

@темы: Картина мира, Для себя, чтобы не забывать

---

Новая история

18.07.2012 в 02:09

Пишет  Stregoika:

А вдруг кто-то не видел?

17.07.2012 в 20:04

Пишет  Случайный дневник:

История мира согласно сочинениям американских студентов
Библейская легенда утверждает, что беда началась после того, как Ева съела Золотое яблоко раздора. Это был запретительный плод. Обозленный Бог наслал кары. Человек выпал из пространства благодати. С тех пор все катится под гору.

Предыстория, предмет, изучаемый в основном антропаологами, была до 1500 года. Когда животные не были доступны, люди ели орехи и ягоди. Общественное разделение труда началось, когда племя разбивалось на охотников и обирателей. Нововведения изобретались в межгалактический период.

Пирамиды были большими квадратными треугольниками, построенными в пустыне. О'Сирис, бог, живший в пирамиде, мог даровать вам послежизнь если ваша дыша была прямой.

Со временем египтяне утонули в пустыне.

Месапатамия находилась рядом с рекой Эвкалипт.

Царская Россия была отсталой, несмотря на усилия государства развить военно-промышленый комплекс и космические технологии.

В Египте жили только египтяне, а в Вавилоне жиле сумерцы, акадии и канадцы. (но их никто не замечал)

Шумерская культура, самая старая, началась за 3500 лет до Рождества.

Людям дозволялись демократические свободы вроде взимания зуба за зуб и глаза за глаз. (демократия рулет)

Хаммурапи был юрист, живший между 1600 и 1200 г. до н. э.

Ассирийская программа уничтожения различных этнических групп послужила причиной неудачи культурного разнообразия.

Персидская империя была основана Медеей.

Зорроастрология была основана Зорро. Это была дуэлистическая религия.

История еврейского народа начинается с Авраама, Исаака и их 12 детей.

Дзиудаизм был первой монолитической религией. В нем был один бог по имени <Яху>. Пороки Ветхого Завета были Моисей и Конфуций.

Иисус Христос приказал Моисею вывести народ из Египта в пустыню Сахару.

Книга Исхода описывает путешествие и удивительные вещи, произошедшие за ее время, включая Десять заповедей, различные спецэффекты и строительство Суэцкого канала.

Сорок столетий спустя они прибыли в Канаду. Это и была обещанная земля молока и шоколада.

Ноев Ковчег закончил свой путь у горы Арафат.

Давид был вымышленным характером в Библии, который сражался с Гильгамешем, одетый в пращу. Он ублажал народ и защищал его от нападения филиппинцев.

Троянская война разгорелась между греками и тори. Греки выиграли, потому что у них были деревянные кони, а троянцы сражались пешими.

Мы знаем об этом благодаря Гомеровской истории об Одиссее Гранте и Илиаде, оставленной им жене.

Царь Персии Ксерокс напал на Грецию, но пал во время битвы при Термосалями. Филипп Мастодонский захватил Грецию, но затем был убит в семейной разборке.

Александр Великий завоевал Персию, Египет и Японию.

Философы атомисты открыли принцип е = мс2.

Платон изобрел реальность. Он был учителем Гаррис Тотеля, автора книги <Республиканцы>.

Э. В. Клид доказал, что у каждой плоскости не одна сторона.

Пифагор стал отцом треугольника.

Древние греки начали Олимпийские игры около 1896 года.

Рим был основан дядей Ремусом и волком.

Около 120 до н. э. братья Грецки покончили с несправедливосями патрициев.

Спартак возглавил восстание рабов, а позже снялся в фильме об этом.

Хуннибал пересек Альпы со стадом слонов, вторгнувшись в Африку.

Сципиона назвали Африканским, так как он служил в Испании.

Когда Цезаря убивали, он воскликнул: <И я, Брут!>.

Август (также известный как Октопавиан), основал Римскую Католическую Империю. Символом его власти был крест.

У римлян мозги были меньше и практичней, чем у греков. Языческими философами в Риме были Цицерон, Марк Аорта и Св. Иероним.

До рождения Христа христианство было одним из многих тайных культов.

Мария и Иосиф шли от гостиницы к гостинице, пытаясь найти место для рождения Иисуса, но им везде отказывали, потому что они были евреями.

Христианин начал новую религию с пословиц вроде <Крот унаследует землю>. К счастью, потом от этой идеи отказались.

Св. Иероним отказался верить в секс.

Император Константин стал христианином после того, как на поле битвы его преследовал неоновый крест.

Многие теории о падении Римской империи были совершенно безосновательными. Например, недостаток религии, избыток рабства, нехватка воды и курение из свинцовых трубок.

Волна готов, хюнов и зулусов затронула Рим.

Гунн Афинна вторгся на Балканы до самой Франции.

Когда австралийские готы добрались, наконец, до Италии, они устали от грабежа и нуждались в отдыхе.

Во время Средних веков все были среднего возраста. Монашки были в основном женщинами, заключенными в гаремы.

Право первой ночи позволяло лордам проводить свадебную ночь с невестой вместо мужа.

Киевское государство было ослаблено гражданской войной, потому что у князя Владимира сыновей было больше, чем надо, в результате нескольких жен и многих наложниц.

Джихад стал богом суахили.

Турки наслаждались пиком могущества.

Марго Поло побывала у Кукла-хана, который руководил Китаем.

Россия, которой управлял Бату Коэн, надломилась под монгольским ярмом.

Двести лет правления татартов объясняют, почему Россия такая отсталая.

Империя МакГолов возникла в Индии, где некоторые племена практиковали вуду.

Короли ненавидели власть пап, что привело к Боливийскому пленению пап. Французский король переселил пап в Аризону, чтобы лучше за ними приглядывать.

Иоанн Гус отказался отказаться от своих идей и был поджарен, как отбивная.

Губонная чума была социальным заболеванием, поскольку передавалась половым путем и всякими итакдалиями. От чумы у людей вырастали губы на шее. В некоторых городах смертность превысила сто процентов.

Макакиавелли, часто бывший безработным, написал <Государя>, чтобы получить работу у Ричарда Никсона.

Фердинанд и Изабелла завоевали Гранолу, часть Испании, сейчас известную как Мексика и страны Персидского залива.

Кортес руководил небольшой группой тореадоров, которые с легкостью покорили обитателей Нью-Мексико.

Викинги, конечно, уже доплыли до Колорадо, где до сих пор виднеются остатки их лагерей.

Иоганн Калвин Кляйн перевел Библию на американский, чтобы люди Женевы могли ее прочесть.

Папы Римские, конечно, обычно были католиками.

Игнатий Лойола основал орден иезуитов и множество других колледжей в США.

Если бы испанцы захватили Нидерланды, они могли бы получить земли по всей северной Европе, которые включили бы Италию, Ургундию, центральную Европу и Индию - таким образом, они бы окружили Францию.

Людовик XIV стал королем Солнца.

Священная Оманская империя развалилась, как карточный домик.

Прага была столицей Булимии.

Король Джеймс Стюарт Чарльз Первый был обезглавлен в 1649 году и восстановлен несколько лет спустя.

Обратная сторона окраины востока была населена русскими, которые в это время не знали ничего. Одним из факторов было использование цилиндрического алфавита. Петр Первый заполнил свой кабинет случайными людьми и построил новую столицу около европейской границы.

Коперник доказал, что солнечная система вращается вокруг Земли. Галилей следовал теории Коперника, за что церковь заставила его изучать механику всю оставшуюся жизнь.

Дидро стал известным энциклистом. Вольтер написал книгу <Кэнди>, из-за которой он попал в неприятность с Фридрихом Великим, который нес личную ответственность за увеличение населения Пруссии на треть.

Бостонское чаепитие было проведено в Перл-Харборе.

Последней соломинкой в пачке <Кэмэла> стало изобретение Бенджамином Франклином электрической лампочки.

Транссибирская магистраль соединила Европу с Калифорнией.

Самолет был изобретен братьями Маркс.

Мария Кюри получила Ноэлевскую премию за изобретение радиатора.

Декамбристы в России устроили дежурный переворот.

Карл Маркс изобрел теорию диаволического матернализма. Согласно Марксу, этапы истории - это канибализм, рабство, фьордолизм, капитализм и опять канибализм.

Бакунин был известным анахронистом.

Анархизм - система правительства, которую возглавляет Анарх. Канада стала анархией в 1867 году.

Там была и новая Германия: громкая, лысая, вульгарная и полная реальности. Германское единство было достигнуто соединением Вильгельма Первого и Бисмарка, который после нескольких болезненных конвульсий стал первым Гейзером Германии.

Автоманская империя оставалась с больным Европы.

Гражданская война в США началась в 1830. Многие солдаты неоднократно отдавали жизнь за свою страну.

Пикассо был знаменитым художником, нарисовавшим Мону Лизу.

Другой немецкий композитор экспериментировал с двенадцатистоновой гаммой.

У Франции был Чехов, драматизировавший приключения о совращении и абортах.

Немое кино вышло из моды к 1850 г.

Фридрих Ницше был немецкий кинопродюсер, написавший <Триумф Воли> и <Супермена>.

Большая часть англичан верила в миссионерскую позицию.

Согласно Джорджу Оруэллу, британцы сократили Бирму до городка на севере Индии.

Европейцы в Индии практиковали импеарилистические ценности друг на друге, примером чего служит поэма Рудьярда Киссинджера <Бремя белого человека>.

Во время революции Бейджи Япония стала европейской страной.

Русско-японская война началась между Японией и Италией. Бурская война за золото в Южной Африке велась между Англией и Данией.

Авто фон Бисмарк удерживал обе стороны от середины. Эрг-герцог Рудольф воспользовался отрядом самоубийц, чтобы убить себя и свою подружку.

Русская революция 1905 года началась примерно в 1907 году. К сожалению, царь был под влиянием льстецов. Тройственный Союз столкнулся с НАТО, что было устроено Бисмарком, который тогда работал на Цезаря.

Пять сильных европейских стран были Англия, Франция, Германия, Россия и Австрало-Монголия.

Французы решили размножаться до смерти, чтобы отвоевать Верден. Многие, тем не менее, умерли тщетно.

Италия присоединилась к Союзникам, что было удобно ввиду ее границы с Австралией.

Флоуренс Аравийский воевал в пустынне.

Царская Россия была отсталой, несмотря на усилия государства развить военно-промышленый комплекс и космические технологии.

Средний класс в России назывался большевицким.

Среди крестьян свирепствовал коммунизм.

Царь Николай позволили своей жене поставить себя в болезненное положение. Ко всему, его сын был поставлен диагноз гемофилателия, от которой он падал и сильно разбивался. Все это было предсказано Лениным в книге <Капитализм: высшая стадия социализма>.

В 1937 году Ленин начал революцию в России, после того, как немцы выслали его домой в запечатанном поезде.

Ататюрк потребовал от своего народа следования моде и запретил носить тюрбины.

Некоторые, вроде Джона Пола Сартра, обратились к экстратеррестриализму.

Леннон правил в России. Он был первым царем Советского Союза. После его смерти СССР правил триумвират из пяти человек - Сталина, Ленина, Троцкого, Меньшевика и Буканана.

Когда планы срывались, Сталин использовал кулаков как козлов упущения.

Стеклянная ночь имела место, когда Гитлер приказал нацистам разбить все окна. В качестве нацистского лидера коммунистической Германии Гитлер хотел все для себя и ничего для всех. Эти погромы массовой пропаганды отражены в книге Адольфа Хаксли <1984 год>.

Япония разбомбила Перл-Харбор, главную базу ВМС на юге Калифорнии.

Германия напала на Польшу, Франция напала на Бельгию, а Россия напала на всех.

Гитлеровская атака на Россию называлась <План Барбарелла>. Некоторое время немецкие захватчики были популярны в России, но их привычка убивать невинных жителей создала им проблемы с имиджем. Русские яростно защищали Сталинград, так как он был назван в честь Ленина.

Сталин, Рузвельт, Черчиль и Трумэн были известны как <Большая тройка>.

Гитлер впал в депрессию и заполз под Берлин. Там он усыпил свою жену Эвиту и застрелился в ункере.

Вторая мировая война стала Холодной, потому что Бенджамин Франклин Рузвельт не верил Ленину и Сталину. Жалезный занавесь упал на Европу.

Израиль был основал несмотря на протесты местных арабов, известных как <сионисты>.

Русские вторглись в Венгрию, чтобы показать полякам, что почем.

Президент Кеннеди тесно сотрудничал с русскими, чтобы решить Канадский ракетный кризис.

Это заставило США вмешаться в дела в избранных бандановых республиках.

Мохаммад Ганди был последним британским правителем Индии. Он приобрел известность, используя мир как оружие.

Со времен Второй мировой известными женщинами были Королева Елизавета и Индия Ганди.

Ментально говоря, Россия должна была изобрести себя заново. После смерти Сталина был допрос, длившийся три года, когда Хрущев критиковал Сталина за прегрешения вроде убийства кулаков. Это привело к внедрению многих западных идей в России, как, например, использование стриптизерш в клубах.

Графа жизни Никиты Хрущева кажется оттиском выворачивающего внутренности катания на карусели, которое называется метаморфозой. Одной из наименее удачной идей было освоение Девственных земель, где ожидалось произрастание молока и сливочного масла в неожиданных местах.

Горбачев стал главным русским после смерти Леонида Большевика.

Румынский Чау Ше Ску был удален со своего педистала.

Война в Персидском заливе началась после того, как Сатан Хусейн вторгся в Киви и Сосудовскую Аравию.

Общественность кажется не умнее стада леммингов, движущихся к откосу. Так поток сознания превратился в водопад.

rudiplom.ru/

@темы: Картина мира, Юмор

---

Рассказец

Бабушка Агафья

Вот я часто думаю: а не слишком ли рано мы сбрасываем со счетов стариков? Особенно чужих стариков. Про своих собственных бабушек-дедушек, пап и мам, изредка еще вспоминаем, а вот всех остальных: вредных соседских бабок, брюзжащих ветеранов войны и труда, базарных торговок, слезливых алкоголиков, забытых профессоров, автобусных ораторов, и прочих, и прочих… Давайте будем откровенны. Если нам было бы просто наплевать, это еще ладно… В этом отношении древние люди были гораздо честнее и практичнее нас. Они отводили дряхлых и беспомощных соплеменников в темный лес, на съедение зверям, на поруки холоду и голоду, с глаз долой – из сердца вон! Чтобы не испытывать внутреннего дискомфорта, несвоевременного чувства жалости, иногда презрения, а иногда и злобы. А сейчас что? Мы стараемся не замечать их? Да ладно, будет вам! Мы (в большинстве своем) их тихо (а иногда и громко) ненавидим. Я знаю, о чем говорю, я сам такой, так что не будем спорить. Почему так? Не нужно быть гением психоанализа, чтобы понять простую вещь: старики – зеркало нашего вероятного будущего. При виде благостных и сытых заграничных пенсионеров, свободно путешествующих по жарким курортам, в уме возникает привычный стереотип: «Вот это достойная старость!» А когда взор наш обращается на наших жалких и ущербных дедуль и бабуль, мы невольно проецируем себя на их незавидное место, и, что естественно, инстинктивно хотим закрыться от такой унылой проекции. Некоторые предпочитают умереть молодыми, а кому-то легче выплескивать желчь на своих еще живущих предков.
Но мой рассказ не об этом.
Я вспоминаю бабушку Агафью, и, вопреки всеобщей тенденции, хочу, чтобы мои воспоминания о ней, как можно дольше оставались со мной. Я знаю наверняка, что ветры забвения беспристрастны, а люди бывают слишком заняты собой, но все же, есть события, о которых стоит помнить. Не для галочки в графе «сострадательность», и не потому что они, эти события, были какими-то исключительными. Не-а. Для себя, исключительно для себя, из соображений здравого эгоизма. Словно помогаешь приятелю чинить компьютер, а сам запоминаешь, что да как, на случай, если подобная поломка вдруг произойдет с твоей машиной.
Но, повторюсь, мой рассказ совершенно не об этом.
Я познакомился с бабушкой Агафьей за три недели до ее смерти. А спустя месяц, узнал ее поближе. Никаких спиритических сеансов, увольте. Мне мать рассказала, и я, честно говоря, был поражен. Вам читали в детстве сказку про Ивасика-Телесика? Жуть, а не история. Особенно иллюстрации, с Бабой-Ягой, сморщенной крючконосой старухой, в лохмотьях, на ступе и с маленьким розовощеким мальцом под мышкой. Меня до сих пор в дрожь бросает. Что поражает более всего в этой детской страшилке? Ну, с точки зрения взрослого здравомыслящего человека. А вот что: зачем старой карге, ведьме и отшельнице, нужны маленькие дети? Каннибализм?! Жертвоприношение?! Жуть!
Бабушка Агафья (отчества, простите, так и не узнал) жила одна-одинешенька, в старой запущенной хрущевке, в однокомнатной квартире, на втором этаже. В парадном ее наверняка пахло сыростью, жареной мойвой и людскими испражнениями. Дети о ней временно (до дележа наследуемой жилплощади) забыли, внуки – и подавно, соседи и вовсе не замечали. Была одна сердобольная студентка, время от времени помогающая продуктами и добрым словом, но потом и она куда-то пропала. Бабушка жила одна, несмотря на растущую плотность населения, одна, и нечего тут говорить.
Голодать не голодала, носила обноски, болела своими старческими недомоганиями. Это означает, что она приспособилась к мизерной пенсии, забыла привычки молодости, и ожидала со дня на день прихода всесильной избавительницы. В серости и скорби проходили месяцы и годы, а смерть все так и не приходила. «Сердце сильное, – рассудила бабушка Агафья. – Значит, еще помучаюсь». И вот она поливала вазоны, смотрела телевизор, слушала национальное радио, иногда выбиралась на улицу, чтобы получить пенсию, купить продуктов и оплатить счета.
Жизнь вокруг менялась, но для нее ничего особенного не происходило. Разве что телепередачи стали немыслимо вульгарными и непонятными, и каждый поход в магазин – тяжким подвигом, мучительным и стыдным. Сильно болела спина, не желали сгибаться ноги, кружилась голова. Спуск на первый этаж занимал от семи до десяти минут, поход в магазин – до нескольких часов. Ничего особенного, если рассудить. Все старики так живут, что уж поделаешь.
Но старческая немощь – не самое страшное в жизни, думала бабушка Агафья. И к одиночеству она привыкла, как привыкала, в свое время, к тому, что мужчины перестали обращать на нее внимание. Муж ее умер двенадцать лет назад, но к тоске по нему она тоже привыкла. Более всего была ей страшна мысль о забвении, о слабоумии, то бишь, о маразме. Уж лучше помереть, рассуждала она. Да только смерть все никак не приходила.
Она стала много размышлять на различные сложные темы, вспоминать основы физиологии (в прошлом она работала врачом-невропатологом), смотреть «Что? Где? Когда?» и перемножать в уме двузначные числа. Но как она не старалась, мысль о слабоумии неустанно всплывала на поверхность. И однажды бабушка Агафья нашла у себя первый признак приближающегося маразма.
Им являлась потеря чувства времени.
Как-то весной, стоя у окна, и глядя в сиреневые сумерки, старушка вдруг осознала, что не может понять, какое сейчас время суток. Утро ли, вечер? Год 2012-тый. Так. Весна, апрель месяц. Так. Число 12-е, четверг. Так-так. А час-то который? Между пятью и семью. Вечера, или утра?! Господи! Только проснулась недавно. Ночью спала, или днем, после обеда? Боже правый! Машины по улице ездют. На работу, или с работы? Утро, или вечер?
Бабушку Агафью обуял смертельный ужас. Но она простояла у окна целых полтора часа, а смерть так и не пришла. Уже появились звезды, уже стало ясно, что был вечер, но ужас все не отпускал. Она с трудом добралась до кровати и забылась сном.
А на следующее утро она поднялась с постели, вышла из квартиры, спустилась, кряхтя, на улицу и отыскала вскоре щенка, одного из тех, что постоянно путались под ногами у всех, кто имел глупость проходить мимо подвальной решетки. Щенок был коричневый с белыми пятнами, с коротким хвостиком и мокрой бусиной носа; в меру игривый, в меру дружелюбный. Бабушка Агафья подкормила Мальца (кличка Малец возникла сразу и как-то сама по себе) прихваченным из дому фаршем, тем, что самой есть уже было опасно, а выбрасывать – жалко. Малец проворно уплел угощение и пошел за бабушкой Агафьей, чтобы получить добавку, расчетливо припрятанную в кармане ее халата. На лестнице щенок было замялся, и его пришлось взять на руки, что существенно затруднило подъем, однако, приложенные усилия окупились. Бабушка Агафья приручила Мальца.
Она сделала это отнюдь не из любви к животным, и не из сострадания. Думала старушка так: «Оно живое и что-то себе, да и соображает. Тявкает вон, руки лижет. Все же – иначе, а то живу, что в гробу, ни звука, ни шороха. А Мальца придется водить гулять, два, а то и три раза на дню. Утром и вечером. Открою дверь – оно выбежит. Спущусь во двор, посижу на лавочке, – пускай резвится. Затем приманю косточкой, – домой, Малец! Так и сама мхом не покроюсь, и памяти не лишусь. Оно не даст утро с вечером спутать, оно – живое».
Собак бабушка Агафья всегда, мягко говоря, недолюбливала, испытывая к ним чувство невольной брезгливости. Но когда страх подступился к ней вплотную, влажный собачий язык показался не таким уж и гадким явлением. Белесый туман в голове – куда гаже. А с Мальцом даже веселее, «оно потешное, лапы путаются, уши торчат».
И стала бабушка Агафья на старости лет, ни дать ни взять, собачницей. Ошейник из старого ремня обрезала, теннисный мячик подобрала, чтобы бросать своему питомцу. На базаре косточки просила из отходов, и ей охотно отдавали. Один раз даже мыло от блох купила, с пенсии, вымыла Мальца в ванной. Веселее стало жить, интереснее, и даже румянец на старческих щеках один раз проступил, от частых прогулок, видать. И так ей это дело понравилось, что сама того не заметив, она к нему привыкла. А привыкнув, успокоилась, и вновь забылась.
Кастрюлю на плите оставила, и спать пошла. Выручил Малец, оправдал вложенные в него заботы. Залаял громко, стащил со старушки шерстяное одеяло. Она встрепенулась, вдохнула прогорелый воздух и, с немыслимым проворством, засеменила на кухню. Пожара не случилось, только кастрюля сгорела. Малец продолжал звонко тявкать, а бабушка Агафья стояла в белом дыму, опершись о стену, и не могла понять, где она находится. В общежитии студенческом, в медгородке? В бане, что при хлебозаводе открыли? У невестки, на даче? Где, и главное – почему так дымно? Она отперла окно, и дым постепенно рассеялся. Она вновь была в своей квартирке, на кухне. На дворе стояла теплая осень, Малец уже подрос, но не слишком, и хорошо, и славно, не будет таким теленком, как те уличные дворняги. И вновь стало страшно.
А затем она заплакала, а Малец утешал ее. А когда слезы прекратились, бабушке Агафье пришла в голову замечательная мысль. Эта мысль, а вернее идея, все уравновешивала и решала, и было удивительно, как это она не дошла до нее раньше. Нужно было только дождаться завтрашнего утра. И купить конфет. Карамелей, а лучше – шоколадных. Нет, непременно шоколадных, тут уж денег жалеть не стоит – до пенсии пять дней.
Но на следующий день ничего не вышло – «Красных маков» в продаже не оказалось, а ко всем остальным конфетам бабушка Агафья относилась с недоверием. Через три дня конфеты были куплены, но иные обстоятельства сложились неблагоприятно. А еще через два дня, в день выдачи пенсии задуманное свершилось.
Мальчик возился в песочнице один. Светлоголовый, худенький, тихий. Вокруг не было ни души, несмотря на полдень, несмотря на чудную погоду. Мальчик был один. В красном свитерке, в зеленых брючках, в мятой панамке. Розовощекий, лет пяти от роду.
– Мальчик, – прошептала бабушка Агафья, и сама удивилась тому, как тихо звучит ее голос. Она отвыкла обращаться к кому либо, кроме самой себя и Мальца.
– Мальчик! – еще раз позвала она. – Который час, мальчик?
Малыш пожал плечами и продолжил свою нехитрую игру. Он строил песчаные холмики, прорывал в них тоннели и тотчас рушил свои хрупкие сооружения.
– Мальчик, – повторила старушка. – Подойди сюда. Дам тебе конфетку.
Ребенок посмотрел на бабушку и скривил неприязненную гримасу.
– Конфетку дам. Шоколадную!
Услышав волшебное слово, мальчик немедленно оставил песочницу, подбежал к бабушке и, протянув руку, требовательно заявил:
– Дай!
Бабушка Агафья дала ему конфету. Затем еще одну.
– Родители не дают таких? – спросила она.
– Не! – ответил мальчик.
– А бабуся даст. У нее много еще. Только дома. Пойдешь ко мне жить? – бесхитростно спросила бабушка Агафья.
– Пойду! – незамедлительно последовал ответ.
И он пошел, взявшись за сухую старушечью руку. Посмотреть со стороны – внучок рядом с бабулей. Резвый мальчонка, и его довольная, улыбающаяся детской шалости, бабуля.
Придя домой, бабушка Агафья первым делом заперла ключом дверь, а ключ положила на самую верхнюю полку. Потом она привела ребенка на кухню, усадила за стол и дала ему еще одну конфету. Он незамедлительно уплел угощение и, доев, принялся играть с Мальцом. Собака была рада детскому вниманию, но вскоре и эта забава наскучила мальчику.
– Мультики хочу! – потребовал он.
Она умиленно улыбнулась, и засеменила к телевизору. Мультики нашлись не сразу, но зато шли они целых полтора часа, и мальчик все это время вел себя спокойно, а у бабушки было время сварить кашу. Каша была рисовая. Она полила ее сверху смородиновым вареньем, и ребенок съел ее без капризов.
– А как тебя зовут, милок?
– Вовка! А тебя?
– А меня – бабушка Агафья.
– Очипиятно!
И Вовка опять стал теребить шерстяные лапы Мальца. Ближе к десяти вечера бабушка Агафья заметила, что мальчик зевает, и она принялась укладывать его спать. «Вот теперь я точно не забуду, где я и когда» – подумала она.
– Баб Агафа!
– Что Вовка?
– А почему у тебя такие большие ногти?
– Где? Ничего не большие!
– На ножках, баб Агафа!
Она посмотрела на свои ноги, и удивилась. И впрямь большие. Длиннющие, вросшие, закрученные вовнутрь. И грязные.
– Почему, почему… Обрезать некому, а сама – не дотянусь, – пробурчала она.
– Давай я!
– Что ты?
– Чик-чик. Как мне папка делал.
Старушка улыбнулась и поковыляла на кухню за ножницами.

Следующий день прошел спокойно и радостно. Только вот Малец все скулил и скребся лапами в дверь, но бабушка не могла выгулять его, потому что для этого нужно было оставить Вовку. Закончилось все тем, что пес тихонько нагадил на половик, и она даже не стала его ругать. Ребенок вел себя покладисто, вчерашнюю кашу есть отказался, но на удивление быстро согласился на суп, с тем условием, что после него будут конфеты.
Бабушка Агафья сидела у кухонной плиты и говорила мальчику об очень важных вещах.
– Когда увидишь, что огонь на печке горит, а я меня рядом нету, кричи: «Бабушка Агафья! Горит!» Тогда я приду, и пожара не будет. Понял?
– Угу!
– Так. А еще. Вот, на стене, часы. Видишь?
– Угу.
– Который час?
Вовка пожал плечами, и она с удовольствием принялась учить его различать положения большой и маленькой стрелок. Спустя где-то час спросила:
– Ну, Вовка, который час?
– Маленькая десять, большая четыре.
– Так. Хорошо. Утра или вечера? – уточнила она и с надеждой уставилась на мальчика.
– Баб Агафа, ты глупая? Утра, конечно.
Старушка просияла.
– Так. Хорошо. На-ка еще конфетку.
Так прошло еще два дня. Малец скулил, а потом гадил на половик, Вовка смотрел мультики, следил за часами и «печкой», а бабушка Агафья улыбалась подгнившими зубами. Домой ребенок не просился, лишь один раз спросил про маму, но старушка успокоила его, сказав, что мама разрешила ему погостить у бабуси. На третий день она вышла в магазин за продуктами и заодно выгуляла Мальца. На улице было неспокойно. И ей также стало тревожно. Только вернувшись домой и заперев за собой дверь, она ощутила, как тревога отступила. Вовка смотрел телевизор.
А потом случилось страшное. Когда маленькая стрелка часов была около шестерки, а большая на семерке, Вовка потребовал конфету, и бабушка Агафья вспомнила, что забыла купленные «Красные маки» на прилавке. Мальчик расплакался. Он просился домой, а она не могла его успокоить. Она пообещала, что пойдет в магазин и когда маленькая стрелка будет на семи, а большая на тройке, вернется с конфетами. Ребенок вроде бы успокоился, но когда она отперла дверь, он проскользнул у ее ног и бросился бежать вниз по лестнице.
Старушечий вой слился воедино с лаем собаки. Она принялась догонять Вовку, но ноги упорно не желали сгибаться, голова кружилась, ну и смерть, понятное дело, не приходила. Да еще и Малец путался под ногами, а снизу доносился металлический лязг. Это Вовка пытался отпереть дверь парадного. Бабушка Агафья подумала, что еще может догнать его. Она взялась за перила и стала спускаться по крутым бетонным ступеням. Малец прыгнул на нее сзади, несильно толкнув передними лапами в спину. Она потеряла равновесия и упала.

В больнице, в травмотделении, моя мама лежала с нею в одной палате. Они познакомились и за неделю стали хорошими подругами. Когда маму стали выписывать, бабушка Агафья расплакалась, и рассказала все, что с ней произошло. Когда она упала на лестнице, нечто произошло с ее сознанием, как будто бы что-то встало на место, и она поняла, что, видимо, сходит с ума. Она очень боялась, что родители мальчика отыщут ее, и посадят, на старости лет, в тюрьму. Мама посочувствовала ей, спросила адрес и, сразу же из больницы поехала и отыскала родителей Вовки. Мальчик, как оказалось, нашелся в тот же вечер, когда и бежал, и его отец теперь ежедневно дежурил под дверью «старой ведьмы», чтобы как следует ее проучить. Однако моей матери удалось убедить этих людей не мстить несчастной старухе, и не заводить уголовное дело.
А когда бабушка Агафья выписалась, мама взяла ее к нам пожить на недельку. Ее и Мальца. Собака, все время, пока не было хозяйки, дежурила под парадным, окликая каждого прохожего заискивающим скулежом. А дети Агафьевы, так и не потрудились узнать, что произошло с их матерью, не говоря уж о внуках.
Я сначала возмущался материной благотворительности, а затем смирился и даже проникся ею. Все равно дома бывал редко, то с друзьями гулял, то работал. На недельку, так на недельку, думал я, не станет же мать ее прописывать.
А через три недели за бабушкой Агафьей, наконец-то, пришла смерть. Во сне, под утро. Ее сын, здоровенный сорокапятилетний мужик, с огромными от удивления глазами, забрал тело. Он все никак не мог постичь, как мы, совершенно чужие люди, могли взять его старенькую мать под свою крышу. Он стал резко высказывать нам, чтобы мы даже и не думали претендовать на ее квартиру. Я, по случаю траура, не стал ему грубить, а так – послал бы… Ну вы поняли.
Я вспоминаю бабушку Агафью, и хочу, чтобы мои воспоминания о ней, как можно дольше оставались со мной. Не потому что знал ее хорошо, или питал к ней симпатию, нет. И не потому, что хочу обмануть себя, и показаться чище и милосерднее, чем я есть на самом деле. Просто в детстве, я никак не мог понять, зачем Бабе-Яге необходимо было похищать Ивасика-Телесика. А бабушка Агафья дала мне ответ на этот вопрос.
И к тому же, я теперь каждый день выгуливаю ее собаку.

Вопрос: Как?

1. Бред		0	(0%)
2. Ерундовина		0	(0%)
3. Ни рыба, ни мясо		1	(50%)
4. Интересно		1	(50%)
5. Хо-хо		0	(0%)
6. Абсолютно похуй		0	(0%)
Всего:		2

@темы: Литература, Творчество

---

Эксперимент с формой (жюри "Белой скрижали" никоим образом не отмечено)

Форма флирта

Арнольд
Борисович
Видел
Глаза
Девушки,
Ее
Ёрническое
Желание
Знать
Историю
Йоменского
Крестьянства,
Лишенного
Мнимых
Наслаждений
Ортодоксального
Протестантства,
Ради
Секунд
Томного
Удовольствия, ¬–
Флер
Холодного
Цинизма
Через
Шарм
Щерился, –
Эка,
Юлия,
Язва!

(с) 16 мая 2012

Вопрос: А вам как?

1. Это что?		0	(0%)
2. Пустышка		0	(0%)
3. Забава		1	(50%)
4. Любопытно		0	(0%)
5. Ловко		0	(0%)
6. Похуй		1	(50%)
Всего:		2

@темы: Литература, Творчество